Скоро конец света. Микита Франко

не было зеркала, а мне оно как раз было нужно – я решил, что могу все сделать сам.

      Поднял прядь волос и уже хотел чикнуть по ней ножницами, как рука дернулась – я услышал, что кто-то слил воду в одной из кабинок. Замер в напряжении – вдруг кто-то из воспиталок, нянек или администрации? Тогда наорут, прогонят и обзовут извращенцем.

      Но из кабинки вышла незнакомая женщина с сумкой на плече. Она встала у соседнего умывальника, справа от меня, и начала мыть руки. Я скосил на нее взгляд, прочитал на застежке сумки: Dior. Где-то я это слышал.

      У женщины были длинные ногти со светло-розовым лаком. Какие-то золотые сережки, колечки на пальцах – прямо все атрибуты нагламуренной курицы, но при этом на курицу она была не похожа. Это хорошо. Я ненавидел нагламуренных куриц – все старшие девчонки в баторе вели себя как они.

      Закончив мыть руки, женщина посмотрела на меня, и тогда я увидел, что она не очень старая – ну ей лет тридцать пять, наверное. А то я сначала подумал, что она сорокалетняя старуха.

      – Что ты делаешь? – спросила она, задержав взгляд на ножницах.

      – Хотел подстричься, – честно сказал я.

      – Почему сам?

      – Мне не нравится, как стригут волонтеры.

      – Почему? – нахмурилась женщина.

      Я вздохнул:

      – Потому что башка потом как футбольный мяч.

      С полминуты она оглядывала меня с головы до ног, а потом с ног до головы, а потом опять с головы до ног. И внезапно предложила:

      – Давай я тебя подстригу.

      Я удивился:

      – Вы умеете?

      – Нет, – просто ответила она. – Но я хотя бы вижу тебя со стороны.

      Она взяла у меня ножницы и встала рядом со мной с таким видом, будто всю жизнь только и делает, что стрижет детей в неподходящих для этого условиях.

      – Наклонись над раковиной, помоем голову, как в настоящей парикмахерской.

      – Нам никогда не мыли голову, – сказал я, но послушно наклонился.

      – А в настоящих парикмахерских – моют, – ответила незнакомка и включила воду.

      Я почувствовал поток прохладной воды и поежился. Женщина спросила, сделать ли воду теплее, а я зачем-то сказал: «Нет», но вода все равно стала теплой.

      У нее были аккуратные мягкие руки, и на секунду мне показалось, что я дома и рядом со мной мама. Я никогда не был дома и никогда не видел маму, но это ощущение пришло ко мне, как будто я мог его вспомнить или узнать.

      От неудобной позы немного затекала шея, но все равно хотелось, чтобы эти окружающие меня забота и безопасность длились вечно.

      Наконец женщина сказала выпрямляться (сделав это, я почувствовал, как за шиворот побежали струйки воды, и снова поежился), достала из своей сумки расческу и причесала меня. Потом взялась за ножницы.

      – Как тебя зовут? – спросила она. В этот момент в раковину упала первая срезанная прядь.

      – Оливер. А вас?

      – Анна.

      Ножницы еще пару раз чикнули в тишине. Она не сказала, что у меня странное имя.

      – Вы пришли за ребенком? – спросил я.

      Анна, кажется,