Султан и его гарем. Георг Борн

за него. Да и сама она выглядела бледной и истомленной. Одно только поддерживало ее – это мысль о Сади, о любимом муже, который теперь был для нее всем, после того как злосчастная судьба отняла у нее отца и брата!

      Когда Сирра при приближении старого сторожа шепотом простилась с ней, Реция была в сильной тревоге, боялась, чтобы дервиш не заметил Сирру; в страхе прислушивалась она – но не слыхала ничего, кроме тяжелых шагов сторожа, значит, Сирра прошла незамеченной.

      Тагир явился в камеру и принес воду, хлеб и плоды. Он едва бросил взгляд на своих пленников. То обстоятельство, что он был глухонемой, делало его бесчувственным ко всему. Даже красота и прелесть Реции не производили на него никакого впечатления. Он был лишен чувств. Он видел людские страдания и смерть, не имея к ним и тени сострадания. Механически исполнял он свои обязанности. Ни радости, ни чувства свободы, ни наслаждения не существовало для него. Лицо его ничего не выражало.

      Маленький принц боялся этого человека и всегда с ужасом глядел на него, когда тот входил в камеру; он казался ему одним из страшных сказочных чудовищ.

      Когда ушел Тагир, Реция накормила Саладина, поела немного и затем предалась мечтам об освобождении ее дорогим Сади.

      Реция с нетерпением ждала вечера, ждала ночи! Она твердо была уверена в том, что Сирра и Сади придут освободить ее и Саладина.

      Проходил час за часом. Никогда еще день не казался ей так длинен.

      Тихо разговаривала она с Саладином.

      – Мужайся, моя радость! – шептала она. – Сегодня ночью будем мы свободны, спасены!

      – Ах, наконец-то, наконец-то! Но я ведь останусь у тебя, не правда ли? – спрашивал маленький принц.

      – Да, Саладин, я буду охранять тебя!

      – Если бы не ты, Реция, я давным-давно бы умер! – жалобно шептал принц, так рано обиженный судьбой.

      – Ты останешься у меня, будь покоен! Мой Сади придет освободить нас!

      – Ах, теперь я люблю твоего Сади, так же как и ты.

      – За это я еще больше люблю тебя! Это мой Сади принес тебя ко мне!

      – А я тогда боялся его. Другой офицер взял меня от Баба-Коросанди и отдал меня твоему Сади! Я не знал, что он отнесет меня к тебе. Разве Баба-Альманзор вовсе не придет повидаться с нами?

      – Я боюсь, что он никогда не вернется, Саладин!

      – Ты говорила недавно, что, может быть, он и вернется.

      – Я все еще надеюсь – страх и надежда борются во мне! Но он давно, очень давно уехал, и никакого известия от него не дошло до меня! Другие принесли мне весть, будто он умер!

      – Умер! Ах, Баба-Альманзор был так добр, и Абдаллах тоже умер, он, который вырезал для меня хорошенькие лодки из коры и приносил мне финики, и он также не вернется более! Знаешь ли что, Реция, я ужасно боюсь, может быть, и Сади тоже не вернется!

      – Что говоришь ты, Саладин? – укоряла она сердито маленького принца. – Ты этого не должен говорить! Разве ты не знаешь, как я люблю Сади?

      – Ты так же