Мой дом на Урале. Татьяна Нелюбина

к сожалению, как вас зовут, не запомнила. Сказала, что заходил молодой человек. В чём-то сером. Свитер чёрный. Нос длинный. Но стройней, чем наш папа. Точно без очков. И точно, что темноволосый.

      – Значит, – смеётся, – есть кто-то светлый и в очках?

      – Нет. Что вы.

      – Оказывается, я – «молодой человек», – он порадовался.

      Маме моей тоже комплимент сделал.

      Фёдор Фёдорович, милый, хороший.

      У тебя было такое счастливое лицо, дорогой мой человек. Я сказала: «Не надо». Повторил таким глухим голосом: «Не надо». А потом: «Как настроение?» – «Знаете, когда как». – «У меня почему-то тоже».

      А эти родинки на шее. И сам мягонький, мохнатый.

      Всё готова забыть, простить.

      – Мы сошли с ума.

      – Почему?

      – Я твой учитель, ты моя ученица.

      – Я уже не ваша ученица.

      – Сумасшедшая.

      А голос счастливый.

      Наверное, он думает, что я очень наглая. Вот и сейчас полгода пропадала, а потом вдруг соскучилась.

      Но мне так захотелось его голос услышать.

      Обещал позвонить и навестить.

      13 июня 1981

      Суббота! Рабочая неделя закончилась. Ужасная неделя.

      Но наш Манников изменяется на глазах. Во вторник даже поинтересовался, где я живу. Сказал, что сам жил на Веере два года назад и всё время опаздывал. В среду я предложила принести ему щётку и крем:

      – Хоть ботинки почистите.

      – Только попробуй.

      – А что будет?

      – Я вообще-то человек рисковый.

      На следующий день он пришёл в джинсах и мытых ботинках. Эти его джинсики произвели фурор. На весь отдел. И отдел постановки ходил к нам смотреть.

      «Я принесу вам щётку и крем?»

      «Не надо. А то поссоримся».

      Не стала спрашивать, в чём это выразится.

      15 июня 1981

      Родной мой, как ты живёшь? Сегодня у тебя был экзамен. А последний – 20-го, кажется. 20-е – это суббота.

      Я вдруг поняла, что совсем не хочу тебя в гости. Что будет? Я не знаю, что говорить тебе. Тебе ведь совсем неинтересно слушать мою болтовню.

      Хочется прислониться к нему, залезть под мышку, хочется, чтобы он погладил меня по голове, сказал что-нибудь хорошее. А то ведь опять я буду смотреть на него влюблёнными глазами, тянуться к нему, а он будет шарахаться от меня, вздрагивать. Это ведь неинтересно. Руки, я не помню, какие они у него. Большие, а на ощупь? Тёплые? Мягкие?

      А ведь он ласкал меня. Сам большой. Рожица счастливая. Сбила меня с толку эта рожица.

      «Вы мне скажите, Надя, что вы хотите: заниматься математикой или родить 10 детей?»

      «А если я скажу, что хочу 10 детей, чем вы мне сможете помочь?»

      «Ну…»

      Смутился, взял фотографию, видимо, своего курса, показал двух девушек: одну, видимо, любил, а другая сказала, что хочет детей.

      Она-то и стала его женой. У них два ребёнка.

      Иначе, чем «она» он её не называет.

      Был как расшалившийся мальчишка. Рубашка выбилась из брюк. Тащил какие-то книги. Показывал фотографии, диплом, аттестат, свидетельства всякие.

      «Как вы будете домой добираться? Я провожу вас на такси,