Медвежье молоко. Елена Ершова

запахи, и это отчасти успокаивало.

      – Когда, говорите, вы приехали?

      – Вчера, – вместо Оксаны ответил ее отец, горбато вырастая за плечом дочери и кладя костлявую ладонь на ее плечо. – Но я не допущу, чтобы по моему дому сновали какие-то ненормальные типы и рылись в твоей сумке с бельем. Зря ты позволила ему войти.

      – Если ты не поверил, это не значит, что и остальные тоже! – в раздражении откликнулась Оксана, отстраняясь.

      Белый не слушал: из сумки пахнуло чем-то железистым.

      – А ведь скоро Охотничья луна, – ни с того ни с сего вдруг произнес старик.

      И в спину будто вонзились иголки, а следом пришла память – багровый, изрытый оспинами лунный лик, и тянущая боль в мышцах, и тот самый привкус, который, надеялся Белый, он больше не почувствует никогда…

      – Что? – переспросил, исподлобья глядя на старика.

      Тот стоял, поджав губы, будто делая одолжение, и Белый подумал, что находиться в одном помещении с этим человеком неуютно и… неестественно? Да, костлявый Оксанин отец вызывал безотчетное отторжение, какое, должно быть, и сам Белый вызывал у людей.

      Что-то тут было не так.

      Что-то, связанное с его сгорбленной позой и – запахом.

      Отчаянно, до жути вдруг захотелось войти в Лес.

      – Вы скоро закончите? – повторил старик, возвращая к реальности. – Или останетесь допоздна?

      – Скоро закончу, – пообещал Белый. Вдохнув запах снова, поднялся на ноги и протянул Оксане вскрытую гигиеническую пачку. – Какой у вас день цикла?

      – А? – она моргнула и зарозовела щеками. – Нет, это не у меня. Это Альбина… то есть, у нее началось как раз, когда…

      Белый кивнул.

      – Я понял. Позвольте взять это с собой, так будет проще… Минуту.

      В кармане вибрировал смартфон. «Легавая» – высветилось на экране.

      – Где вас, Резников, черти носят? – голос Астаховой звучал отрывисто. – У нас пострадавший.

      – Где? – под ложечкой тоскливо заскреблось.

      Не прошло и пары дней, и вот снова…

      – Сандармох, километров двадцать от Медгоры. Подъезжайте сразу к часовне. Знаете?

      – Найду.

      Оборвав связь, бегло попрощался, пообещав вернуться как можно скорее, продиктовал свой номер. И, только выйдя на улицу, осознал, что не так с Оксаниным отцом: Олег Николаевич ничем не пах, словно вовсе не имел собственного запаха.

      7. Сандармох

      Урочище встретило вкрадчивой тишиной. Сосны, облитые солнечной медью, молчаливыми часовыми высились над извилистой тропой: к бывшему расстрельному полигону не подъехать близко, только, оставив машину на пятачке, брести по бездорожью. Почти непролазная в слякоть, в сухую и ясную погоду дорога становилась сказочно красивой – с таких мест только картины писать. «Мишки в сосновом бору». Или она правильно называлась «Утро»? Белый не интересовался искусством, зато быстро учуял смерть: деревянные кресты и памятные надписи не давали забыть о случившейся здесь трагедии.

      – Пацан юнармейцем был.