Стоящие свыше. Самородок. Бранко Божич

ты этого или не хочешь. Тебе отведут комнату в средних ярусах башни, и через три дня, подлечившись и набравшись сил, ты приступишь к своим новым обязанностям.

      Отведут комнату? Набравшись сил? На глаза едва не навернулись слезы – так чисто было в лаборатории, так тепло и сухо, так хотелось этой комнаты – отдельной комнаты…

      – Я не буду работать на мрачунов. – Войта снова приподнял подбородок, на этот раз – чтобы придать себе уверенности.

      – Ты уже давно работаешь на мрачунов. И если ты надеешься, что я буду тебя бить, морить голодом, сажать на цепь, то твои надежды напрасны. Я расспросил своих людей и понял, что принуждать тебя бессмысленно. Но пока ты в моей собственности, я решаю, где тебе ночевать – на цепи под дождем, в вонючем бараке или в отдельной комнате. Сбежать в барак из комнаты в башне – это, согласись, выставить себя на посмешище.

      Глаголен трижды повернул рычаг, заделанный в столешницу (откуда-то снизу раздался тихий мелодичный звон), и опустил взгляд на рукопись, давая понять, что разговор окончен.

      Комната? Это были покои из четырех помещений: спальни, кабинета-библиотеки, столовой и ванной. Два очага, восемь окон (правда, слишком узких), отхожее место с сиденьем и бездонной дырой. Чистая одежда – без изыска, но добротная, удобная и дорогая. Нижнее белье! Ночной колпак и рубаха до полу. Шерстяные чулки. Домашние туфли. Слуга! Добрый, заботливый старикан по имени Лепа; в иерархии замка он стоял неизмеримо выше пленных чудотворов, потому никогда в их сторону не смотрел – но принял распоряжение хозяина со всей серьезностью и прилежанием.

      Он очень скоро объявил, что ванна готова, и Войта зашел в жаркую чистую комнату с парившей купальней в центре. Начал стаскивать с себя засаленную, вонючую одежу, забыл о повязке из рушника поверх рукава – и слуга немедленно кинулся развязывать крепкие узелки, помогая себе зубами. Ком встал поперек горла, плечи тряхнуло, и слезы побежали по щекам – Войта стоял и плакал, глядя на горячую прозрачную воду, пахшую травами, и изредка неловко вытирал нос левой рукой. Лепа истолковал его слезы по-своему и принялся уговаривать его, как маленького:

      – Не бойтесь, господин Воен. От горячей воды больно лишь в первую минуту, потом только хорошо – раны очистятся. Я добавил в ванну чистотела, шалфея и череды, как велел лекарь.

      – Я не господин, – проворчал Войта сквозь слезы. – Называй меня просто по имени.

      У него никогда не было слуг.

      Ступать грязными пятками на белоснежный мрамор спуска в купальню казалось глумлением над святыней, но Лепа и тут понял замешательство Войты не так: услужливо поддержал его под локоть.

      Горячая вода обожгла ссадины, впилась в рану будто острыми зубами, но слуга оказался прав – через минуту боль отпустила, блаженно закружилась голова, тепло полилось в каждую клеточку тела, опьянило, одурманило запахом трав; Войта вытирал лицо мокрой рукой и не чувствовал слез, бегущих на щеки, – вода была горяче́й. Он клялся самому себе, что через три дня повторит отказ, что Глаголен не заставит его выдать тайны чудотворов мрачунам,