Стоящие свыше. Самородок. Бранко Божич

что мрачуны давно умеют лишать пленных чудотворов их оружия, и делается это очень просто: нужно бить чудотвора побольней после каждого энергетического удара. Слабый сам откажется от сопротивления, а тот, что посильней, рано или поздно потеряет навсегда эту способность. Если бы Войта знал это заранее, он бы, наверное, раньше оставил попытки сопротивляться.

      В первое время после этого он чувствовал себя сломленным, нагим, безоружным… Подчинение врагам тогда казалось ему потерей чувства собственного достоинства, но о каком достоинстве могла идти речь, если нечем ответить мрачунам и их прихвостням? Побои в наказание за удар он принимал злорадно, с некоторым торжеством, а тут расклеился, поставил на себе крест, начал вместе с остальными чудотворами зажигать солнечные камни на потеху господину Глаголену, потом не мог себе этого простить…

      Выправился немного, конечно. Пробовал бежать – его ловили и возвращали в замок. Этот раз был четвертым. За полтора года в плену он успел забыть о своих магнитных камнях, отупел и стал мыслить категориями попроще: еда, питье, сон, тепло – холод, боль, жажда, голод, усталость. Иногда вспоминал жену, но тоже как-то тупо, плотски, – как вкусно она его кормила, как жарко топила печь, как мягко обнимала в постели. И, пытаясь бежать, Войта думал не о возвращении в Славлену, – он считал, что предал Славлену, когда в первый раз зажег солнечный камень для мрачуна, – он хотел домой, к Ладне и детям.

      К утру рана разболелась еще сильней, а подняли Войту ни свет ни заря. Кормить чудотвора только за то, что он иногда зажигает солнечные камни на радость знатному мрачуну, было бы слишком расточительно, а потому каждый из невольников имел и дневные обязанности. Войта, как особо строптивый, работал в пекарне, в основном крутил тяжелый жернов, и топить печи тоже полагалось ему. Когда он будет спать, никого не интересовало, частенько после световых представлений господина Глаголена Войта отправлялся в пекарню не заходя в барак.

      Понятно, раненая рука тоже была его и только его заботой… Над хлебопеками старшим стоял бедный (и очень дальний) родственник господина Глаголена по прозвищу Рыба, холуй по натуре, тварь подлая и, в отличие от лекаря, неленивая, несмотря на преклонный возраст.

      – Давай, давай, Белоглазый! Шевелись быстрей! Тесто подходит, а печи холодные! Перестоит тесто – ты у меня схлопочешь!

      Тетушка Сладка Рыбу не боялась – без нее бы в пекарне ничего, кроме горелых сухарей, не спекли бы. Она иногда заступалась за Войту и прикрывала его, когда он спал, – Рыба нашел бы ему работу быстро.

      Печи Войта растопил, но дров больше не осталось – надо было и наносить, и распилить, и расколоть. Едрена мышь, одной рукой тяжеловато… Кровь из раны сильно пошла. Провозился долго, Рыба уже орал, что нужна мука…

      – Да ты ослеп, старый хрен! – Тетушка Сладка выражений не выбирала. – Как он жернов будет крутить? И без того для битюга работа, не для человека! А парень без руки сегодня!

      – Ты язык-то свой придержи! Мне до его руки