Откровения, которых не хотелось. Марина Тмин

провожаешь мое скатывание тоскливым взглядом, а потом вовсе отворачиваешься, достаешь из кармана сигаретную пачку. И вскоре я вижу только твой дым.

      Вот и славно, думаю я, этот мираж рассеялся. Ты был просто мечтой, фантомом, странной галлюциногенной картинкой, привидевшейся мне в полуночном бреду.

      Я качусь с холма очень долго. Ранние старушки с собаками или внучатами тычут в меня костлявыми, обтянутыми желтой сухой кожей. Мерзко.

      Ты по-прежнему облако дыма, отмечаю я, замерев в позе эмбриона в нижней точке холма.

      Я поднимаюсь, отряхиваюсь и бегу от тебя прочь. Развлекайся. Там еще половина фруктового вина и четверть пирожного. У тебя есть мотоцикл.

      Я же никогда не была тебе нужна.

      Пока, прощай, кричу я и машу тебе обеими руками.

      Скорее всего, ты не слышишь.

      Ну и ладно-о-о-о-о-о-о-о-о-о!

      16

      У тебя в петлице зеленая ленточка.

      Что она символизирует? Мир? Это я спрашиваю.

      Ты вытаскиваешь её, бросаешь на землю и принимаешься топтать её своими коричневыми походными ботинками.

      Из-за слезливости картинка смазывается, и я вижу только два пятна – коричневое и зеленое. Как если бы земля топтала траву, выросшую на ней по какой-то несчастливой случайности.

      Это война, война, война, твердишь ты, даже не пытаясь взять себя в руки.

      Я тебя не осуждаю. Мне известно, что в нашей стране, которая намного больше твоя страна, чем моя, идет война.

      Люди умирают каждый день, но все же намного легче к этому относиться по-философски, если знаешь, что они сделали свой выбор сами, или просто жизнь кончилась. В плане конечности человека вообще.

      Твои руки разматываются веревками и вьются вдоль тела, втиснутого в плетеное кресло на балконе моей старой-новой квартиры.

      Я не знаю, как тебя утешать. Я сама об этом не думаю, потому что не смогу себя утешить.

      От этого становится горько. В холодильнике стоит клубничное желе и шоколадный пудинг. Если съесть много сладкого, станет ли менее горько на душе?

      Глупо, но я хочу попробовать. Беру пудинг для себя, желе, чайную ложку и кусок старой шоколадки – для тебя.

      Ты смотришь безумным, ослепшим взглядом куда-то мимо меня, мимо стены, мимо проводов и мимо городов. Догадываюсь, что ты можешь там видеть, прогоняю прочь эти образы.

      Вот желе, говорю я, садясь на полу подле тебя. Если хочешь, могу поделиться пудингом тоже.

      Твои веревочные руки вспархивают, как растревоженные пчелы, и опускаются обратно, зацепив по пути чайную ложку.

      Мы впервые вместе вот так – когда ты слабее меня и нуждаешься в поддержке, в утешении. Конечно, кого я обманываю. Это всегда так, но мы ведем молчаливую игру, подпольную войну, и никогда не говорим о том, что ты возвращаешься всякий раз маленький, запрыгиваешь, как кот, мне на живот, и ищешь ласки.

      А я всегда оказываюсь сильней, и всегда подбираю те самые слова, как музыканты подбирают те самые ноты.

      Их всего семь. Все восемь.

      Выглядываю