Расслышать умерших. Франсуа Брюн

даже независимо от вероисповедания умирающего. Это происходило и с христианами-индусами (со священником и с профессором) и даже с иностранцами (с одним шведским миссионером). Опишу один такой случай. В больнице умирали двое людей с одинаковыми именами. Одного из них уже считали мертвым, но он вдруг пришел в себя и рассказал удивительную историю. Он поведал, как «вестники в белых одеждах вознесли его в чудесное место. Там он увидел человека, тот тоже был одет в белое и держал в руке большую книгу. Человек с книгой сказал вестникам, что они ошиблись и доставили не того, кого нужно, и приказал им вернуть пациента на землю». Всегда, когда такой «путешественник» затем приходит в себя, оказывается, что другой больной, носящий то же имя, в тот самый момент умер. Иногда у вернувшегося к жизни даже бывают на теле следы, свидетельствующие о его «путешествии» в мир иной[113].

      У многих также потом осталось ощущение, что им был предложен свободный выбор: вернуться на землю, чтобы закончить начатое дело, или остаться в мире ином. Но, похоже, что такие отсрочки даются только ради дел милосердия, для ухода за ребенком или больным.

      Других же, наоборот, как ни умоляли они остаться в мире ином, уверенно отправили обратно на землю; а кого-то вырвали из нашего мира, а они так и не поняли, почему: поскольку всегда были очень осторожны и не совершали никаких непредусмотрительных поступков. Некоторые из ушедших даже говорили, что мы настолько хранимы, что даже наша неосторожность часто оборачивается благом. Но зато, когда час придет, уже ничто не сможет нас здесь удержать.

      Это хорошо объяснил своему отцу один погибший в тринадцать лет подросток. Арно Гувернек был красивым ребенком, его любили, баловали, окружали нежной заботой родители и два брата. В весьма раннем возрасте он уже приобщился к творчеству: к литературе и к живописи, и обладал очень тонким вкусом. Но главным благом для него было хорошее религиозное воспитание: очень открытое и глубокое. Казалось, все предвещает ему прекрасную и интересную жизнь.

      «Глупый» и жестокий случай все разбил вдребезги. Вот как вспоминает об этом его мать:

      «Немыслимо! Немыслимо! Вчера, в это же самое время Арно был сама жизнь, радость, юность, будущее. Вчера еще он пил из чаши жизни, был рядом со мной. Вчера он строил планы на будущее, и его смех рассыпался задорными звуковыми искорками!»[114]

      Вот рассказ об этой трагедии: сколько бы раз я ни читал или ни слушал подобные истории, всегда, снова и снова, оказываюсь перед лицом неслыханной тайны, там затихают все наши потуги на богословие:

      «В 18 часов Арно мне сказал: “Я закончил уроки. Сейчас соберу портфель, и у меня как раз полчаса, чтобы сыграть все, что нужно, на фортепиано”. Пользуясь минуткой, я ушла погулять с собакой.

      Вернулась я в 18.10. Звуков фоно не слышно. Гробовая тишина. Меня обуревает беспричинный и кромешный страх, я чуть не на четвереньках карабкаюсь на второй этаж. Дверь в комнату Арно открыта. Мой сын без очков, вокруг шеи галстук: кажется, дремлет. Галстук повязан

113

См.: Osis, Haraldsson, op. cit. pp. 230–231, 268.

114

Nicole Gouvernec, Mon petit Icare. Académie européenne du livre, 1992, p. 7.