Камо грядеши. Генрик Сенкевич

была в белом, поэтому ее легко можно было заметить. Свободной рукой Атакин стал кутать ее в свой плащ, как вдруг страшные клещи сжали его руку, а на голову словно камень обрушилась какая-то сокрушающая глыба.

      Он рухнул на землю, как вол, которого ударили обухом перед жертвенником Юпитера.

      Рабы почти все лежали на земле, иные спасались, попрятавшись в темноте за углами домов. На месте осталась поломанная в свалке лектика. Урс уносил Лигию к Субурре, его товарищи поспешали за ними, постепенно исчезая вдали.

      Уцелевшие рабы стали собираться перед домом Виниция и совещаться. Не решались войти. Вернулись снова к месту свалки, на котором нашли несколько мертвых тел и среди них Атакина. Он еще вздрагивал, но после недолгой агонии выпрямился и застыл.

      Тогда они взяли его тело и, вернувшись, снова остановились у входа в дом.

      – Пусть Гулон войдет первым, – раздалось несколько голосов, – он весь в крови, и господин его любит, – ему менее опасно, чем нам.

      Германец Гулон, старый раб, вынянчивший некогда Виниция, достался ему от матери, сестры Петрония. Он сказал:

      – Хорошо, я буду говорить, но войдем все вместе. Пусть не на меня одного обрушится его гнев.

      Виниций выходил из себя от нетерпения. Хризотемида и Петроний подсмеивались над ним, а он ходил по атриуму крупными шагами взад и вперед, повторяя:

      – Они должны сейчас войти в дом!

      И хотел бежать навстречу, а те удерживали его.

      Вдруг раздался топот и в атриум вбежала толпа рабов; упав около стены, они подняли руки кверху и завыли дикими голосами:

      – Ааа!.. Ааа!

      Виниций кинулся к ним.

      – Где Лигия? – закричал он страшным, изменившимся голосом.

      – Ааааа!..

      Вдруг Гулон выдвинулся вперед со своим окровавленным лицом и жалобно воскликнул:

      – Вот кровь, господин! Мы защищались! Вот кровь! Вот кровь!..

      Он не успел кончить, Виниций схватил бронзовый светильник и одним ударом раскроил череп старого раба, потом схватил себя за голову обеими руками, прохрипев:

      – Увы мне! Горе мне, несчастному!

      Его лицо посинело, глаза закатились, пена появилась на губах.

      – Розог! – завопил он нечеловеческим голосом.

      – Господин! Аааа! Аа! Сжалься! – стонали рабы.

      Петроний встал с выражением гадливости на лице.

      – Пойдем, Хризотемида! – сказал он. – Если тебе хочется смотреть на мясо, то я велю открыть лавку мясника на Каринах.

      И он вышел из атриума.

      А в доме, украшенном зеленью плюща и мирт и убранном для пира, через минуту раздались вопли и стоны рабов и свист розог, которые слышны были почти до утра.

      XI

      Этой ночью Виниций не спал совсем. После ухода Петрония, когда стоны истязаемых рабов не могли утишить его боли и бешенства, он взял толпу других рабов и во главе ее поздней ночью отправился на поиски Лигии. Он был на Эсквилине, потом на Субурре, на Злодейской улице и по всем прилегавшим переулкам. Обойдя вокруг Капитолий,