Камо грядеши. Генрик Сенкевич

следует пить медленно. Знай также, что сладостно – желать, но еще сладостнее – быть желанным.

      Хризотемида держалась относительно этого другого мнения, но Петроний, называя ее своей весталкой и голубкой, стал ей объяснять разницу между опытным цирковым возницей и мальчиком, который в первый раз взошел на квадригу. Потом, обратившись к Виницию, продолжал:

      – Добейся ее доверия, утешь ее, будь с ней великодушным. Мне не хотелось бы участвовать в печальном пиршестве. Поклянись Аидом, что вернешь ее в дом Помпонии, – и она будет вся твоя, завтра она предпочтет остаться, чем вернуться к Авлу.

      Потом, указывая на Хризотемиду, прибавил:

      – В продолжение пяти лет я во всем поступаю приблизительно таким образом с этой робкой девушкой и не могу пожаловаться на ее строгость…

      Хризотемида ударила его веером из павлиньих перьев и сказала:

      – Разве я не сопротивлялась, сатир?

      – Считаясь с моим предшественником…

      – Разве ты не был у моих ног?

      – Чтобы надевать на их пальцы золотые кольца.

      Хризотемида невольно взглянула на свои ноги – на пальцах действительно сверкали драгоценные камни; оба стали смеяться. Но Виниций не слушал их спора. Сердце его беспокойно билось под пестрой одеждой сирийского жреца, которую он надел ради прихода Лигии.

      – Они уже должны выйти из дворца, – сказал он, словно разговаривая сам с собой.

      – Да, – ответил Петроний. – Тем временем, может быть, тебе рассказать о колдовстве Аполлония Тианского или историю Руфина, которую я как-то начал рассказывать и не знаю почему не закончил.

      Но Виниция равно мало интересовали и Аполлоний Тианский и Руфин. Мысль его была прикована к Лигии, и хоть он чувствовал, что красивее было принять ее в своем доме, чем идти в качестве палача во дворец, однако он все-таки жалел, что не пошел сам за ней, – тогда бы он раньше увидел ее и сидел бы теперь рядом с ней в полутемной лектике.

      Рабы внесли треножник, на котором была укреплена бронзовая чаша с горячими угольями, на которые они стали сыпать щепотки мирры и нарда.

      – Они теперь повернули к Каринам, – снова сказал Виниций.

      – Он не выдержит, побежит навстречу и, чего доброго, разойдется с ними, – воскликнула Хризотемида.

      Виниций рассеянно улыбался.

      – Нет, нет! Я выдержу.

      Он тяжело дышал и явно волновался; видя это, Петроний пожал плечами.

      – Нет в нем философа ни на одну сестерцию, – сказал он. – Никогда не сумею я из этого сына Марса сделать человека.

      Виниций ничего не слышал.

      – Теперь они на Каринах!..

      Действительно, в эту минуту они свернули к Каринам. Рабы, называемые лампадарии, шли со светильниками впереди, другие, педисеквы, окружали лектику. Атакин шел сзади и смотрел за порядком.

      Продвигались медленно, потому что светильники слабо освещали погруженную в мрак улицу. Ближайшие переулки были пустынны, лишь иногда пробирался одинокий прохожий с фонариком; но