Интриган. Новый Петербург. Сергей Николаевич Чехин

же символами, что и на пушке.

      И хоть колдовские знаки не уберегли хозяина от огня, все же сумели спасти от неминуемой смерти. Вот уж действительно – призрак прошлого.

      Следом из лодки вышли четверо молодых американцев – без ожогов, но назвать их здоровыми язык бы не повернулся.

      Такие же тощие, с посеревшими лицами и грязными бинтами – все несли печать нечеловеческих лишений и частых ран.

      Глядя на них создавалось впечатление, что матросы заходят на свои тайные мятежные базы только для того, чтобы пополнить припасы и снова уйти в пучину.

      Гребаный «Летучий голландец» с проклятым экипажем, павшим жертвой ненависти и злобы неприкаянного капитана.

      – Генрих Кросс-Ландау! – Нимиц подошел к гаубице и коснулся казенника. – Я предлагаю тебе сдаться на милость Соединенных Штатов Америки. Твоим пассажирам и экипажу гарантирована полная неприкосновенность. Мне нужен только ты, Генрих. Чтобы повесть тебя, как военного преступника, коим ты и являешься.

      – О чем это он?

      – О незакрытых гештальтах, – проворчал старик.

      – «Аризона», – «зомби» отогнул палец. – «Оклахома». И «Мериленд». Три безоружных корабля-лазарета под красными крестами. Три братские могилы для двух тысяч раненых солдат. Но для тебя любой солдат – это враг. А на войне все средства хороши – не так ли, Генрих? Не потому ли ты столь истово за мной гоняешься? Ведь я последний свидетель твоих злодеяний.

      – Катись в Пекло, откуда и вылез, – рявкнул адмирал. – Я никому и никогда не сдамся! Ни при каких условиях!

      – Правда? Даже при таких?

      Честер подошел к одному из матросов, который все это время почему-то держал руки за спиной.

      И щелчком сбросил фуражку, открыв взору темные вихры и впалые глаза с темными кругами.

      Я узнал его сразу, хотя видел всего раз – и тот на фотокарточке в кулоне.

      Альберт Кросс-Ландау.

      Глава 8

      – Трус и подонок! – рявкнул адмирал и схватился за саблю. – Прикрываешься детьми!

      – С каких пор тебя стали беспокоить дети? – усмехнулся соперник. – Ты же не думал о них, когда топил отцов, как котят. Я даю тебе последний шанс, Генрих. Ты или твой сын. Род или гордость. Честь или совесть.

      Стоящий за стушевавшимся пареньком матрос поднес к его затылку револьвер и взвел курок, и щелчок отчетливо резанул по ушам, несмотря на расстояние и плеск волн.

      – Если же откажешься, на пощаду не надейтесь – я уничтожу ваш кораблик вместе со всем экипажем. У вас нет шансов против меня.

      – Ублюдок, – старик вцепился в поручни и свесил голову. – Ты хоть представляешь, какой спектакль разыграют янки из моей казни? Уже и не знаю, стоит ли волноваться о судьбе рода после такого позора. Альберт не справится сам. Он не боец, не лидер, не политик.

      – Не забывайте про Риту. Вдвоем они горы свернут, – улыбнулся. – И все же вы отчаялись раньше времени. Рано сдаваться. Я что-нибудь придумаю.

      – Мистер Нимиц! – крикнул, сложив ладони рупором. – Есть минутка?

      – Кто