Тайны профессорской тетради. Повести и рассказы. Владимир Жестков

подождите ещё немного, – услышал я, а Дмитрий Дмитриевич вновь скрылся за дверью.

      На этот раз его не было несколько минут. Вернулся он очень довольным.

      – Дома посмотрите, на чём я вам сейчас напишу.

      Он присел на специальное сиденье, где удобно обувь зашнуровывать, взял ручку и задумался. Потом спросил:

      – Звать-то вас как?

      Я ответил:

      – Иван Жилин.

      Он кивнул головой и начал что-то писать. Тут я заметил в своей руке конверт с билетами и вспомнил, зачем явился в этот дом.

      – Простите, Дмитрий Дмитриевич, а могу я увидеть… – и прочитал фамилию, написанную на конверте.

      – Её нет, она по делам уехала. А зачем она вам?

      – Я ей билеты на поезд принёс, – совсем растерялся я и начал совать ему в руки этот злосчастный конверт.

      Шостакович достал билет и рассмеялся:

      – Так вы с билетом явились, а я подумал, что вы мой поклонник. Я Анну отпустил, когда нам сообщили, что до полудня билет принесут. Мне в час надо будет уехать, вот я и решил сам билет получить. Так автограф-то нужен?

      Я так активно закивал головой, что он опять засмеялся и начал что-то быстро-быстро писать. Затем положил бумагу, на которой писал, в конверт, где лежал билет, и в таком виде отдал его мне. Я уже хотел выйти, как спохватился:

      – Дмитрий Дмитриевич, вам следует в ведомости расписаться, что вы билет получили.

      И я достал из планшета ведомость.

      – Так я же, наверное, деньги должен? – спросил Дмитрий Дмитриевич. – Подождите, я сейчас принесу.

      Он быстро вернулся и протянул мне двадцать пять рублей, в то время как в ведомости значилось пятнадцать рублей семьдесят копеек.

      Я ему принялся сдачу отсчитывать, а он пятёрку взял, а от остального отпихиваться начал, даже руками замахал. Так мне и пришлось уйти.

      Когда я отошёл от дома Шостаковича на достаточно большое расстояние, то достал из планшета конверт, который он мне вернул. Внутри оказалась программа первого исполнения его симфонии в блокадном Ленинграде. На программке было написано: «Ивану Жилину. На память. Я на этом концерте не был, меня эвакуировали. Мне потом, уже после войны, дали несколько программок того концерта. Это одна из них». Ниже была чёткая подпись – Шостакович и дата.

      Я раскрыл эту программу и прочитал:

      «Большой зал Ленинградской филармонии.

      Дмитрий Шостакович. Симфония №7 до мажор. Соч. 60.

      Исполняет Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета под управлением Карла Элиасберга».

      И дата, которая потрясала: 9 августа 1942 года.

      Я ещё долго на улице простоял. Сигареты три, наверное, извёл, одну от другой прикуривая, всё встречу эту случайную вспоминая. Потом на часы взглянул и с места сорвался.

      Дальше всё путём шло: я – конверт, мне – деньги, пробежался, опять конверт на деньги поменял – и снова вперёд. Пятьдесят четыре адреса обежать в такой круговерти домов – это, я вам скажу,