Двое. Анатолий Мерзлов

Проходи, думала о тебе, не часто такие, как ты, встречаются на пути.

      С рук приятной женщины, догадался – бабушки, сползла девочка лет трех – пухленькая, ухоженная.

      – Ты мой папа, да?

      Палец в рот подсказывал девчушке следующее действие. Молчание затянулось. Все остолбенели в ожидании развязки так спонтанно возникшей паузы. Мысли схватились в сознании, но он удерживал их от крайности.

      – Какие игрушки ты любишь, у тебя есть любимая? – присел на корточки рядом с ребенком Матвей.

      Девочка засеменила в угол, зашуршала там, вернувшись ни с чем.

      – Папа обещал мине кукоку, стобы говоила…

      – Прости, куколка спала, и я не стал будить ее, завтра привезу обязательно, если назовешь свое имя, – мысленно ругая себя за нерешительность в предложенной аксиоме.

      – Маинка я. Пьявда пивезешь?

      – Иди к бабушке, – вмешалась Галина, – взрослые не обманывают, – сказала как отрезала она.

      – Присаживайся. Вот так нехитро мы и живем, – повела она по сторонам пространным жестом. В Галине не осталось и грамма того официоза, и Матвею показалось: он уже был здесь, жил когда-то и ему здесь было уютно.

      Галина присела на диван, разбросав руки, Матвей, скинув верхнее, сел рядом.

      Бабушка понимающе взяла девочку за руку:

      – Пошли, Маринка, к дедушке Мише, посмотрим кроличков.

      Они ушли. Едва за ними закрылась дверь, Галина одной рукой обвила его шею, другой взяла его руку и положила себе на грудь.

      – Я хочу быть твоей сию минуту, здесь и сейчас. Ведь нравлюсь тебе, ты меня хочешь, покажи мне это.

      Она увлекла Матвея в другую комнату, по пути нетерпеливыми руками судорожно расстегивая халат.

      – Бери меня, я уже плыву. Ну что ты медлишь? Бери скорей, мой милый.

      Казалось, все длилось мгновение, меж тем пролетел час.

      За дверью послышались голоса вернувшихся.

      – Прошу тебя, – жарко прошептала Галина, – не уходи быстро. С тобой хочу умереть еще много-много раз. Я так долго тебя ждала. Подари мне хорошую память о себе.

      Матвей вопреки своей природной сдержанности говорил все время, вспоминая потом слова восхищения и ее глазами, и ее руками. Он удивлялся, откуда взялось в нем столько эпитетов – они рождались из его ощущений, – это не было повторением чужих мыслей. Проявись те места, куда коснулись его губы, ее тело повторило бы карту звездного ночного небосвода.

      Галина самозабвенно, с яростной ожесточенностью задавала тон. Матвей хотел ее без сокрытия, целовал ответно, но пересилить ее сметающую доминанту не мог. Теперь он понимал, чего ему не хватало до этих счастливых мгновений. Откровенной страсти и ураганной, без глупых прелюдий, откровенной близости без стеснения. Находясь в этом отрешенном состоянии, он и подумать не мог: откроется дверь, и кто-то увидит его интимно-отвязное безрассудство. Галина накинула халат, впилась в него задохнувшимся поцелуем:

      – Я вернусь. Не смей вставать, сегодня ты мой.

      В