Слоёнка. Владимир Халайджи

в процветании своей семьи, нации, да, в конце концов, пусть и всего человечества в целом; всё одно, это – корысть! Да ещё такая, распознать глубину черни которой можно, лишь ознакомившись с жертвами, что возложены были к ней на алтарь.

      Значимость любого исторического события должна оцениваться степенью статистических совпадений: соотношением реального и, так сказать, желаемого быть реальным! Именно числом и качеством жертв, а уж никак не сквозь «свидетельства очевидцев».27 Их предвзятость превращает исторические хроники в роман, в эмоциональное изложение сугубо «авторских переживаний». Как уже было сказано, той же хворью страдают и историки. А в результате – Субъективизация; глобальная, всеобъемлющая и безжалостная Субъективизация Истории как таковой!28

      Но это всё, что следует, – лишь следствие. Фреймана же интересовало (и нас интересует) так называемое предшествующее. И не просто «стоявшее ДО», а, собственно, «техника манипулирования историческими персонажами в реальном времени». …В особенности механизмы «потери связи между личностью и её природным, естественным и так для неё характерным инстинктом самосохранения»!^IX/X/XI/29

      Общеизвестно, что после соответствующей обработки (психической, значит ДУШЕВНОЙ!?) самый мирный посельчанин способен заточить вилы и с восторгом принять мученическую смерть, пожертвовав собой во имя непонятных и совершенно чуждых ему целей (читать – идей). Так сказать, раскрыть их истинную суть путём своего героического или бесславного самозавершения.

      Такое поведение можно расценивать, как эмоциональный всплеск – управляемый, но быстротечный миг (Момент Истинного Героизма; Остин считает, что никакого не «героизма», а просто его Имитации), да ещё и фатальный, по причине своей необратимости.

      Понятно, в те времена храбрость повсеместно культивировалась, но вряд ли кому приходило на ум сделать «шаг навстречу смерти» естественным и привычным, так сказать, на бытовом уровне.

      Конечно, и тогда подозревали, что смерть подобна фантику, в который обёрнута жизнь, но…

      Но только Строгн Фрейману удалось просто и доступно объяснить физиологичность смерти; более того, разъяснить её привычность и неразрывное сродство с «человеческой природой» (чит. – натурой).

      И только ему было дано свершить это виртуозно, преподнеся периодичную смерть, а именно так стали называть побочный эффект Телепортации, как ещё один обязательный фрагмент естественного бытия (чит. – его атрибут). Строгн смог найти и разъяснить скрытую в ней функциональность! И нашёл силы донести своё знание ещё не подготовленной к правильному его восприятию публике.30/31

      Согласитесь, красивое и смелое решение – отделить сознание (Душу) от тела (её материального носителя), поместив его (её) в некую эфироподобную базаль (по аналогии с Базальной Подложкой – всеобщей, единородной и вневременной) ^XII/XIII/XIV и доказательством их «материальности» привести субъективную невозможность осознать

27

Ну что здесь сказать? «Жертвы» – это, конечно, важный, но всего лишь один из многих оценочных факторов, а Олен выделила его ключевым, очевидно, с целью усилить драматизм внутри своего повествования, «накрутила проблему на ровном месте», что так для неё характерно. ^{прим. глаВреда}

28

Особо отметим, именно субъективизация (уход от сухого статистического анализа) даёт повод для пересмотра исторических фактов.

А что не так? Если предыдущий историк «эмоцианировал» на факты, то чем хуже тот, кто «проэмоцианирует» на них, согласно своему собственному, уже изменённому жизненному опыту? Ведь «издали и извне» всё выглядит «настоящим»; ладно-ладно, пусть и не настоящим, но определённо – «немного другим»…

И что это за придирки к «придуманной правдивости» исторических фактов и так называемым их «пересмотрам»? В конце концов, и то и другое – лишь описание эмоций, простой перечень их вариантов! И с какой стати я сейчас должна испытывать то же самое, что испытывал этот необразованный (ну хорошо, пусть – недостаточно образованный, по нашим, сегодняшним меркам), да ещё и кровно заинтересованный в своей собственной важности, а потому абсолютно предвзятый, свидетель? Чем его эмоции важнее моих? Вот и я о том же! Только статистическая история есть фактичной, все остальное – как презерватив – принимает размеры и форму того, на что его удалось натянуть…

29

Парадоксы Фреймана. Есть вещи, о которых неприятно думать, тем более – писать. К таким вещам относится малый Парадокс Фреймана. Как понятно из вступления, их, этих парадоксов, три: БОЛЬШОЙ, СРЕДНИЙ (или промежуточный) и МАЛЫЙ. Первых двух мы уже касались выше; они, в той или иной мере, пересекаются с МИГом и техниками манипулирования прошлым.

30

Такой резкий переход от «Личгистики» к теории «АКТИВНОГО Непротивления Смерти» трудно назвать виртуозным. Ещё труднее обозначить его заслугой Олен Витальевны как педантичного, кропотливого и неравнодушного к мелочам следователя.

Наша Олен не такая. Чаще всего, то, что она делает, принять вообще нельзя. Зато легко объяснить, особенно зная о её склонности к недорогим и броским украшениям (т.н., – ширпотребской бижутерии). ^{прим. глаВреда}

31

Ну, это последнее и комментарием-то назвать нельзя; так, злобный выбрык. И такое вообще за пределами дозволенного! Удалять не буду, оставлю для потомков, чтоб знали-понимали, с кем мне приходилось работать. ^{прим. Автора}