Голь перекатная. Картинки с натуры. Николай Лейкин

от сладкого. Сахар, коврижка, медовые и мятные пряники и мармелад сделались ему противными. Он даже чай и кофе перестал пить внакладку. На яблоки, груши, апельсины и орехи ему даже глядеть не хотелось.

      Он стоял перед лавкой своего отца, заложа руки в рукава, переминался от холода, колотил ногу об ногу и вспоминал прошлое, вспоминал свое детство, юношество.

      Он вспомнил, как ласково относились к нему в лавке их обычные покупатели, и в ушах его звенели их фразы:

      – А, молодой хозяин! А ну-ка, молодой хозяин, отвесь-ка мне пару фунтиков сахарку… Да с корочками, голубчик, с корочками, чтоб повыгоднее было, потому мне для прикуски.

      Маленький Пуд ухмылялся во всю ширину своего лица, отодвигался застенчиво от прилавка и щекотал за ухом кота, а приказчик отвешивал требуемое.

      – Ну, теперь лимон. Молодой хозяин, лимончик мне, лимончик. Что ж ты с покупателем-то, друг, не занимаешься? Давай лимончик. Только кожу-то потоньше выбери. Ну? Давай сюда лимончик. Угождай постоянному покупателю. Ты еще под стол пешком бегал, а я уж у вас покупал в вашей лавке.

      Покупатель глядел ласково, любовно щурился как-то на маленького Пуда.

      Взглядывал на Пуда и приказчик и, подавая покупателю лимон, говорил:

      – Недавно он у нас в лавке. Только еще приглядывается. Где же ему!

      – Первенец? Старший у отца? – интересовался покупатель.

      Он, Пуд, продолжал молчать и щекотал кота, а приказчик опять отвечал за него:

      – Перед ним дочка. Та на год старше его. А после него двое махоньких есть.

      – Маменькин сынок? Поди, балует мать-то?

      – Не приведи бог как. Не хотела и в лавку отпускать, да уж папаша приструнил.

      Покупатель расплачивается за сахар, за чай, за лимон и бормочет:

      – Ну что ж, привыкай при отцовском деле, веди себя хорошенько… Старайся… Вырастешь большой – отцу подмога будешь.

      «Отцу подмога», – повторяет про себя Пуд Чубыкин, и в душе его что-то шевелится. Ему горько, горько за себя. Какая-то болезненная спазма сжимает ему горло. Он еще раз смахивает с глаза слезу и отворачивается от фруктовой и колониальной лавки своего отца, машет рукой и входит в щепенную лавку, находящуюся в рынке.

      IV

      – Подайте отставному торговцу на сткляночку с килечкой… – произнес Пуд Чубыкин, скромно остановясь у дверей лавки около целой пирамиды, нагроможденной из деревянных лоханки, ушатов, корыт и ведер. – Иззяб, погреться надо.

      Приказчик с седой бородой, в суконной чуйке на овчине, продававший что-то какой-то женщине, поднял голову и воскликнул:

      – А, Пуд Савельич! Давно ли в Питере? Когда объявился?

      Пуд Чубыкин как-то весь передернулся – привычка, приобретенная им при прошении милостыни, – и осклабился всем своим опухшим лицом с синяком под глазом.

      – Вчера около полудня по липовой чугунке с курьерским поездом приехал, – отвечал он.

      – С Валаама?

      – Никак нет-с, из Шлиссельбурга Спиридоном поворотом.

      – А говорили тут, что тебя