Не бойся, малышка. Ирина Николаевна Тарасова

судьбы, прядущие нити человеческих жизней. «Порвалась твоя ниточка, подружка», – прошептала Таня, и снова ком подступил к горлу.

      – Проснись… твоя, – тронула ее за плечо кондуктор.

      – Ага. – Звук с трудом преодолел горячую преграду. – Спасибо, – поблагодарила Таня, взглянув в серое от усталости и тусклого освещения лицо девчонки-кондуктора. «Вот и она, наверное, ждет счастья. А дождется ли?..» – подумалось ей.

      Таня проснулась за несколько секунд до звонка будильника. С ней такое часто случалось. Взглянув на циферблат, она протянула руку, нажала кнопку и снова окунулась в легкую дремоту. «Нинка», – вдруг огнем полыхнуло у нее в мозгу. Таня рывком села на кровати, прижав руки к груди, словно пытаясь удержать рвущееся из груди сердце. «Нина, Нина, Нина, – стучало у нее в висках. – Что же делать? Что делать? Что делать?» Она еще раз оглянулась на смятую от беспокойного сна постель, и ей захотелось опять юркнуть под одеяло, скрыться от страшной правды. Но вместо этого она просунула ноги в мягкие тапочки и, накинув махровый халат, вышла из комнаты – пора было начинать новый день.

      Она остановилась рядом с кроватью, где, полулежа, курила мать.

      – Ты что, заболела? – спросила Таня.

      Мать нехотя подняла голову и посмотрела на нее.

      – На больничном.

      – Что случилось?

      – Надоело. Сказала, что кашляю, – дали. Температура у меня почти всегда повышенная.

      – Ладно, – сказала Таня и направилась в ванную.

      – Ты того… знаешь про Нинку? – крикнула ей вдогонку мать.

      – Да… – ответила Таня и обернулась.

      – Мать ее вчера тут так орала – аж стены дрожали. Говорит, ты во всем виноватая. Ты вместо себя Нинку подставила, а ее и убили.

      – Я?.. – Таня от неожиданности поперхнулась.

      – Может, тебе того… покреститься.

      – Не поняла… – Таня недоуменно смотрела на кончик тлеющей сигареты, которую мать держала в руке.

      – Несчастья от тебя. Вот и Нинка…

      – А ты хотела б, чтоб меня?

      Таня продолжала смотреть на кончик сигареты, боясь взглянуть в лицо матери и увидеть в ее глазах ответ. Мать поднесла сигарету к губам, затянулась. Она молчала, и по этому напряженному молчанию Таня поняла, какие мысли ее одолевают.

      – Значит, считаешь, что это моя вина?

      – Ничего я не считаю, вот привязалась, – огрызнулась мать и раздавила окурок в блюдце. – Только Генку никогда тебе не прощу.

      Таня наконец-то смогла посмотреть матери в лицо. Ничего, кроме ненависти и страха, она не увидела.

      Таня, шаркая, поплелась в ванную. Никогда она не чувствовала себя так одиноко. Вновь накатила боль, мерзкая и липкая, как паутина. Таня включила душ и встала под колючие струйки.

      – Лучше бы меня, – прошептала она, закрыв глаза, но тут же в ужасе открыла. Ей было одиноко, больно, страшно, но она была живой, и ей совсем не хотелось умирать. Горячая вода приятно щекотала тело, и Таня ощущала, как под ее кожей пульсирует кровь. – Прости меня, подружка, – прошептала она, – я не хотела. – Ее шепот