Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

со мной на скамейку села женщина. Не зная ее намерений, я подумал: может быть, под властью варваров и эти вещи низведены до уровня военных упражнений? Я поднялся и пошел прочь. Женщина позади меня засмеялась. Я никогда не забуду тихий, слегка презрительный, жалостливый смех незнакомой женщины у старого городского вала в Оснабрюке.

      IV

      Приемная Мартенса была пуста. Растения с длинными блестящими листьями стояли на этажерке у окна. На столе лежали журналы. С обложек их смотрели физиономии нацистских бонз, солдаты, марширующие отряды гитлеровской молодежи.

      Раздались быстрые шаги, вошел Мартенс. Он взглянул на меня, снял очки, прищурился. Свет был слабый, и он не сразу узнал меня. К тому же я отпустил усы.

      – Это я, Рудольф, – сказал я, – Иосиф.

      Он предостерегающе поднял руку.

      Я пожал плечами. Разве это было важно?

      – Я здесь, это главное. Ты должен мне помочь.

      Он вопросительно посмотрел на меня. Его близорукие глаза в неясном освещении комнаты казались мне глазами рыбы, плавающей за толстым стеклом аквариума.

      – Тебе разрешено пребывание здесь?

      – Я сам себе разрешил.

      – Так ты перешел границу?

      – Не все ли равно? Я сейчас здесь для того, чтобы увидеться с Еленой.

      Он помолчал.

      – И только ради этого ты явился?

      – Да.

      Я вдруг успокоился. Странно, я не чувствовал себя уверенно, пока был один. Теперь же возбуждение исчезло, потому что мне приходилось размышлять, как успокоить испуганного доктора.

      – Только ради этого? – повторил он еще раз.

      – Да. И ты должен мне помочь.

      – Боже мой! – воскликнул он.

      – Что такое? Она умерла?

      – Нет, она не умерла.

      – Она здесь?

      – Да, она была здесь. По крайней мере неделю назад.

      – Мне надо с тобой поговорить. Можно?

      Мартенс кивнул:

      – Конечно. Медсестру я отослал. Так же могу поступить и с пациентами, если кто-нибудь явится. Но жить у меня ты не можешь. Я женат. Уже два года. Ты ведь понимаешь…

      Я все понимал. В тысячелетнем третьем рейхе нельзя было доверять даже родным. Спасителями Германии доносы давно были возведены в национальную добродетель. Я это испытал на себе. На меня донес брат моей жены.

      – Моя жена не член нацистской партии, – торопливо сообщил Мартенс, – но мы никогда не говорили с ней о том, как эти пришли к власти. И я не знаю, что она в конце концов думает. Заходи. – Он открыл дверь в кабинет. Мы вошли, и он тут же заперся.

      – Не надо, – сказал я. – Запертая дверь всегда вызывает подозрение.

      Он повернул ключ обратно и снова уставился на меня:

      – Иосиф, ради Бога, что ты тут делаешь? Ты вернулся нелегально?

      – Да. Но ты можешь быть спокоен. Тебе не придется прятать меня. Я живу в гостинице за городом и пришел только затем, чтобы попросить тебя известить Елену о моем приезде. Ведь я ничего не знаю, не слышал о ней целых пять