Записка на чеке. Газетно-сетевой сериал-расследование. Александр Жабский

точно камни из почек, доставляли нестерпимую боль.

      Но однажды апрельским блаженным вечером я возвращался из Чирчика, куда гонял в танковое училище, и на крыльце редакции столкнулся с Галой Глушковой.

      – Ты где пропадаешь? Иди, там Надя давно тебя ждёт. И, кажется, плачет. Разве можно так с девушкой, Жабский?

      Я пулей взлетел на второй этаж. Надюша сидела за моим столом, приклонившись плечом к постеру-календарю с Андреем Мироновым, которым обожала любоваться Лариса Малюга из отдела писем. Вадим Журавлёв, наш начальник, гарцевал перед Надей, потчуя чаем и карамельками из своего арсенала дамских угодников.

      – Ты что свою девушку бросил, старик? – накинулся он на меня, словно не сам отправлял на задание. – Ты только взгляни на её глаза – она же зальёт сейчас нам слезами весь пол и цензуру затопит, – он имел в виду кабинет военного цензора Цехмейструка, что был прямо под нами.

      Мы вышли с Надей из кабинета, но не успели вообще из редакции: на лестнице Надя, не сдержавшись, припала к моему плечу и всхлипнула:

      – Я тебя предала…

      Я чмокнул её мокрый нос и быстренько протащил мимо предельно внимательной Алии Сулеймановны – нашей любимой вахтёрши, но очень уж бдительной. Я сразу понял, о чём это Надя: недавно вернулся из армии славный парень-грузин, кажется, её одноклассник и чуть даже не сосед, она мне рассказывала, как он клеится.

      – Надюша, ну что же ты, как предала? – целовал я её глаза, ведя всё по той же Сапёрной и не обращая внимание на прохожих. – Ты же мне не давала зароков. И я с тебя слова не брал. Ну всё же естественно – это жизнь, и это когда-то должно было случиться. Раз уж у нас не случилось…

      Тут она разревелась. Видимо, где-то на донце души она всё же дала этот самый зарок, просто мне не сказала. И теперь ей было от этого особенно больно.

      Мы расстались не как обычно, не дома у них, а за целый квартал. Она уходила понуро.

      А через месяц примерно, если не полтора, уже наступило лето, заявилась в редакцию чуть ли не утром, вся какая-то пришибленная, перепуганная, и пробыла у меня и со мной, под любыми предлогами, едва не весь день. Мы обедали вместе с Савельевым в ресторане гостиницы «Россия», где комплексные обеды, когда ещё их не звали бизнес-ланчами, стоили всего три рубля. Затем ездили вместе в ОДО по делам, а потом посидели с часок под чинарами в Сквере – как вроде не я и она, а – мы. Надя слегка ожила, читала на память какие-то мои стихи наших студенческих лет, которых я сам уж не помнил, дразнила, что вот это писалось не ей и вот это. Я чуточку млел, разумеется, но сознавал, что всё это ох неспроста, что она словно опасно склонилась над омутом, искушая судьбу. И как в воду глядел.

      На следующий день у них с Юрой была свадьба. А там уж она родила ему прелестного, как потом говорили, кто видел, мальчоночку Валерьяна.

      Но от меня никуда не делась. Знаете, как её фамилия по грузинскому