Театр Богов. Цветы для Персефоны. Елена Соколова

от своих же собственных подозрений!

      Кстати, о подозрениях…. Интересно, а что там может обсуждать эта парочка, да ещё в столь поздний час? Опять интриги какие-нибудь! А какие интриги могут быть у богини любви? Только любовные. Ну да.

      Тело Геры привычно напряглось: «Все против меня. Все!»

      – Ты слышала, о чем они говорили? Ты сказала – «что-то важное». Что именно?

      Геба растерялась. Ей казалось, она хорошо всё запомнила. Когда она была там, у дверных завесей, ей казалось, что весь разговор отпечатался в памяти ярко и отчетливо. Но возможно, она ошиблась, или тот безумный бег выветрил всё из её головы…. Она не знала, как начать, что сказать.

      – Ну, я не знаю точно. Мне показалось, что важное…

      – Почему?

      – Ну, просто они так говорили об этом, ну не знаю, с беспокойством…

      – Об этом – о чём?

      Геба сделала над собой усилие. Она должна, должна вспомнить! Она же слушала, она же слышала! … Но всё было бесполезно, память отказывала ей. Обрывки какие-то одиночные лезли в голову, смутные ощущения, не мысли даже.

      – Про что-то драгоценное, и что-то ещё про руки дающего, и что вокруг народу много, это плохо, могут увидеть, догадаться…

      – О чём?

      – Ну, не знаю, мама, я не помню!… Я же слышала только обрывок, кусочек, я не могла задерживаться, они могли меня обнаружить, ну, что я не ушла ещё, и слышу их…

      Гера топнула ногой.

      – Вспомни, Геба, ты должна вспомнить! Соберись!

      Девушка терла виски.

      – Что-то было ещё про открытое место. Про что-то, что на открытом месте, и это плохо. И Геката ещё сказала про ваши с ней обязанности…

      – Что-о-о?

      Геба побледнела.

      – Нет-нет, она только сказала, что вы поделили их между собой. Но ты мне тоже это говорила, помнишь?

      Гера выпрямилась, скрестила руки на груди. Голос прозвучал как скрежет льда.

      – Я помню. Это всё?

      Геба дрожала – листиком на ветру. Она боялась мгновений, когда мать вот так складывала руки. И этот тон! Это значило, что великая Гера в одном шаге от литты, безумного гнева, свойственного, впрочем, всем Кронидам. Это были часы, когда она не помнила себя, а небеса и море вспарывали шторма, накрывая всё окрест.

      – Ещё там было что-то про цветы. И что-то про сад. Тайный сад.

      – Они сказали, где он?

      – Нет. Они только говорили, что он им нужен, очень нужен. И тетушка Афродита обещала ей помочь.

      – Кому?

      – Гекате. Она обещала помочь Гекате с садом.

      – С тайным садом?

      – Да, мама.

      Геба уже не говорила, а шептала почти беззвучно. Воздух заледенел. Царица Олимпа неподвижно встала у выхода, отодвинув затканную серебром ткань.

      – Иди. И не приходи, пока не позову.

      – Да, мама.

      Она вышла во внутренний дворик, присела у каменной чаши с водой. В чаше дремали лотосы, тонкая зеленая трава