Радости моего детства. Коллектив авторов

подарки, ба?

      – Загодя говорить не стану, потерпите до завтра. А теперя – вечерять да по кроватям.

      Сколько себя Таська помнит, бабка Вася всегда спала в задней комнате, рядом с огромной, занимавшей чуть ли не половину комнаты, русской печью. Внучкам стелила на высокой, с железной блестящей спинкой, кровати с белым подзорником, мягкой периной и огромными подушками.

      Таська и Олька тонули в пуховых объятиях точно так же, как тонет деревянная ложка в густой деревенской сметане; как тонет оса в чашке со свежим мёдом; как тонет гребень для волос в стоге сена – поди отыщи!

      – Я боюсь, – зевая, прошептала Олька.

      – Чего боишься?

      – Креститься боюсь. Мамка узнает – заругает, и бабе Васе влетит.

      – Не бойся, Олька! Я тоже боюсь.

      Утро в деревне наступает исподволь, украдкой, долго предаваясь неге, словно дитя малое. Сначала сквозь сон Таська слышит петушиную перекличку, чуть позже – птичьи рулады и, наконец, мычание коровы Зорьки. Гремят чугуны и ухваты – это бабка Вася хлопочет по хозяйству.

      Бабушка держит внучек в строгости и почти ни в чём не даёт слабины. Намедни Ольга с Таськой и двумя подружками залезли в соседский сад за яблоками. Яблоки оказались кисло-горькими и такими жёсткими, что зубы можно обломать! Даже хуже, чем в бабушкином палисаднике… Прознав про это, бабушка придумала изощрённое наказание: прополоть пострадавшей бабке Авдотье (ветки у яблони обломали!) во искупление греха грядки с луком. «Чтоб неповадно было!»

      Красная то ли от злости, то ли от жары, обливавшаяся по том Олька остервенело дёргала с грядки сорняки, и две её тонкие светлые косички, словно живые, подскакивали на худых загорелых плечах.

      – Ну, что, голубы мои, осознали?.. Брать чужое – не моги! – Баба Вася глядела на внучек сердито и свысока.

      – Ба, мы просто так, попробовать хотели, – пролепетала Таська.

      Олька только носом от возмущения шмыгнула, и слёзы блеснули в её ярких, как цветы незабудки, глазах…

      Председатель колхоза дал бабе Васе самую строптивую, самую непутёвую кобылу по кличке Шельма:

      – Звиняй, Петровна, других нетуть! Сама понимаешь, страда сенокосная… Ты это, поласковей с ней… Ужо шлея под хвост попадёт – греха не оберёшься.

      Шельма, каурая кобыла с крупным задом, нечёсаной гривой и белой звёздочкой во лбу, глянула из-под чёлки лукавым взглядом лиловых глаз, словно понимая, о чём идёт речь…

      Баба Вася ещё раз проверила упряжь, ласково похлопала лошадь по загривку:

      – Будешь умницей – сахарку дам.

      И обращаясь к внучкам:

      – Залазьте, девоньки, в телегу.

      Баба Вася сегодня нарядна, как никогда! Синяя сатиновая юбка в горох, белая кофта с отложным воротником, на голове – тонкий, с бахромой, платок. И вся бабка Василиса так и светится, так и светится! Ростом высока, кость широкая, тяжёлая, на теле – ни одной лишней жиринки. Спина ровная, фигура статная.

      Олька с Таиськой отглажены, отмыты, волосы заплетены в косы и перетянуты яркими лентами.

      Олька