Нескончаемый дар. Владимир Алейников

махнул на всё это рукой – и уехал в Кривой Рог.

      Здесь, пусть и на отшибе, почти в глуши, почти в полном одиночестве творческом, он всё-таки оставался самим собой.

      Он жаждал новизны.

      Он искал собственные пути для самовыражения.

      В своём искусстве он стал, именно здесь, ещё более дерзок и смел, нежели раньше.

      Это был этакий своеобразный, художнический, изобразительный самиздат – его собственный, личный, Синичий.

      Ему надоели краски. Привычные сызмальства краски. Вдруг – надоели. Не устраивали больше.

      Он, без сомнения, был, по природе своей, по всему устройству своему, по зову мятежной души своей, новатором, искателем, открывателем новых горизонтов в искусстве, как некоторые выражаются, но так это и есть.

      Он стал создавать свои монументальные произведения – внушительньх размеров, очень своеобразные, очень непохожие на всё остальное в этом роде, мозаические панно – большие вещи, очень большие, впечатляющие, даже по весу тяжёлые, с эпическим размахом, совершенно свободные, раскованные, оригинальнейшие и по замыслу, и по исполнению, композиции – из обычных костей.

      Да-да, из костей. Ни больше ни меньше.

      На местных мясокомбинатах, по элементарной договорённости, охотно отдавали ему эти, совершенно им ненужные, кости. Эти кости свозили в квартиру к Синице. Там их скапливались – залежи. Но там их и сразу же пускали в дело.

      Жена Синицы, ещё разок, уже после вываривания на мясокомбинатах, где к такому вот из ряда вон выходящему пристрастию Синицы к обычным костям относились не более как к чудачеству, мягко говоря, старого художника, – вываривала, тщательно, подолгу, все эти кости – у себя дома.

      В результате они приобретали свой, без всяких мясных, жировых и жилистых наслоений, нужный Синице вид.

      Они были – каждая – по-разному окрашенными, природных, естественных, преимущественно светлых тонов.

      Прочные, разнообразные по формам, крупные и мелкие, всякие, они были тем же, подготовленным к работе материалом для мозаичиста, что и кусочки смальты, и цветные стёкла, и разные камешки, и так далее, то есть тем неким раздробленным, пока что расчленённым, рассыпанным множеством всевозможных частиц, из которого должно получиться нечто целое, должно образоваться единство, должен родиться образ.

      Вечный материал!

      Синица никогда их, эти бесчисленные кости, не подкрашивал, – зачем это? Вот он, природный тон, природный цвет: смотри, думай, выбирай, твори.

      Он складывал, он вдохновенно собирал их в свои мозаики.

      В тесной двухкомнатной квартирке – человек создавал все эти, заметьте себе, больших форматов, мозаики.

      И когда он стал показывать нам эти свои произведения – то на меня повеяло украинской, родной, кровной стариной, встали передо мною образы прошлого, светоносные, мощные, поднялись в рост передо мной козаки запорожские, мои предки, а за ними поднялись и общие наши с художником пращуры, помчались на играющих силой конях степные витязи, ожили, зазвенели голоса былого.

      Поразительно,