Туркестанский крест. Николай Федорченко

не ад… Нет никакого ада, он внутри… Третью войну не вижу, только чувствую. За гранью… Во всех смыслах. Очень далеко. Мгла.… Ещё запомни, всё, что делаешь в этой жизни, старайся делать красиво. Даже если совершаешь безумство, то и оно должно быть безумно красиво… А смерти нет. Помни это, —прорицательница устало улыбнулась уголками губ и по-дружески подмигнула заметно растерявшемуся парню. – Навсегда запомни – в жизни всё должно быть красиво!

      Пальцы девушки, удерживающие руку Максима, резко похолодели. Эсмеральда широко распахнула свои бездонные глаза, в которых уже почти не осталось золотых искорок.

      – Только на одну шестую часть века вижу, дальше – тьма. Не вижу дальше… Не могу. Уходит время. Жёлтый песок у ревущей реки… Качающиеся скалы… – она говорила совсем тихо, словно за что-то извиняясь. – На редкость тяжёлый выдался день… Теперь главное. На твоём жизненном пути будет великое множество развилок и перекрёстков. И каждый раз ты должен безошибочно выбрать единственно верное направление. Это очень важно. Слушай сердце. Обмануть может лучший друг, любимая женщина, и даже собственный мозг. Сердце не подведёт и укажет правильную дорогу. Туда и иди, каким бы тяжким и опасным не казался выбранный маршрут. Всё. Время…

      Сербиянка сжала его ладонь леденеющими пальцами и пристально посмотрела ему в глаза, как будто хотела убедиться, всё ли он правильно понял. Зрачки её при этом вели себя как-то неестественно: они, то сужались в крохотную точку, то расширялись почти на всю радужную оболочку. В них, как в далёком космосе, вспыхивали и умирали загадочные звёзды.

      Эсмеральда выпустила руку Максима из своих ледяных ладоней.

      – Теперь ты знаешь всё… Иди и не оборачивайся. И постарайся быть счастливым, хоть иногда. Не обижайся на судьбу… Прощай! – с неподдельной грустью в голосе ласково прошептала она.

      Кольченко молча развернулся и на автопилоте двинулся в направлении дома. Через минуту, когда он зашёл во двор, действие гипноза, видимо, закончилось. Кромешная тишина обрушилась лавиной оглушительных звуков весеннего дня. Вместе со звуками вернулись и запах опьяневшей от дождя сирени, и яркие краски белоснежных облаков на бирюзовой лазури. Брызги радуги расползались в хрустальной голубизне, стекая небрежными мазками по небесному холсту.

      Максим ринулся обратно к рынку. Оцепенение прошло. Он ощутил жгучую потребность вернуться к Эсмеральде. В его голове роились сотни вопросов, которые требовали незамедлительных ответов. Предлог для возобновления диалога был придуман на бегу: он нашёл завалявшийся в кармане рубль и решил отдать его гадалке. Не найдя её на прежнем месте, Максим уверенным шагом направился к толпе цыган, продолжавших галдеть под навесом торгового ряда, невзирая на то, что дождь уже закончился. Эсмеральды среди них не было. Когда Кольченко приблизился к ним, они смолкли и разом повернули головы в его сторону.

      – Здравствуйте, – обратился Максим ко всем сразу, глядя при этом на пожилую цыганку лет пятидесяти, которая почему-то показалась ему главной, –