Без двойников. Владимир Алейников

и чернильным неистребимым душком, – так им проще намного, привычнее, так спокойнее, по традиции, устаревшей давно, замшелой, только нет им до этого дела, только что им чей-нибудь смелый взгляд на вещи, им недосуг разбираться во всём, что было, что дышало в полную силу, что наполнило кровью жилы, чьею новью светло вокруг, так, на всякий случай, надёжнее, так удобнее, прежде всего.

      Но литературу, искусство и в былые года, и теперь, в наше с вами, вроде свободное от нелепых оков и запретов, от всего, что мешало дышать, петь, работать, рваться в пространство, познавать этот мир, в котором, слава Богу, все мы, земляне, современники и соратники дорогие, доселе живём, а на самом-то деле сложное, как и прежде, как и всегда, как и в будущем, полагаю, тоже будет когда-нибудь, время, создавали и создают – личности, единицы.

      При любых обстоятельствах я, искони, всегда и везде, на юдольном пути, ведущем к заповедной звезде, стремился, восставая из бед упрямо, воскресая в огне, встречая новый день, словно дар небесный, оставаться самим собой.

      Разрушению мира я противостою – словом.

      II

      В разношёрстной орде, именуемой ныне, оптом, не без претензии, да и не без гордыни, отечественным «другим искусством», есть редчайшие люди, жизнь которых без малейшей натяжки можно назвать житием.

      Все они стали легендами.

      Этих творцов, изведавших и выдержавших небывалое горение, – мало.

      Но художников самого высокого ранга – много и не бывает.

      Впору вспомнить – в который раз, не случайно, – Аполлинера:

      Есть особые люди средь нас

      Что встают подобно холмам

      И грядущее прозревают

      Настоящего много лучше

      И отчётливей чем былое.

      Именно они, эти, смело можно сказать – избранные, считанные, неповторимые в своей бесспорной, природной подлинности наши современники, друзья, приятели или знакомые немалого числа с переменным успехом здравствующих и функционирующих сограждан, а также коренных и свежеиспечённых жителей зарубежных стран, именно они, герои грандиозного по масштабам действа, стержневой идеей которого было становление духа, а основными целями – свободное самовыражение и решительное обновление художественного языка эпохи, буквально на наших глазах превратились в легенды, они ушли в них, каждый – в свою, столь же естественно, как и жили, как переезжают, положим, в новый дом, более просторный и светлый, нежели предыдущий, и входят в него не в качестве гостей, а закономерными хозяевами, зная заведомо и твёрдо, что пристанище это – уже не временное, а надолго, и что оно – их собственное, а не чьё-нибудь.

      У них было на это право.

      Была пронзительно ощущаемая ещё на земном их пути, обжигающая, далеко не случайная и на удивление рано открывшаяся заданность, предопределённость их судеб: только так – или вообще никак.

      Сам тон их диалога с юдолью взят был, как оказалось, дерзко, но верно.

      Это был их выбор – личный, никем и ничем не навязанный.

      Было это самоотверженной устремлённостью всего их естества в будущее, на только ими различимый свет.

      Более чем странное их существование в условиях более чем сложной