Память so true. Борис Кутенков

и горячая глина

      «надень смертельный свой наряд в небывшее сыграем…»

      надень смертельный свой наряд в небывшее сыграем

      ты будешь ноша по плечу я скрипка ни при чём

      где смертник мир преобразив болит о взлётном рае

      и бродит глупенький иов грозясь больным лучом

      давай меняться на раз-два ты музыка пробоин

      ты свет которому равны я мир которому равно

      и лишь невзлётное в лице застыло у обоих

      как на губах больной страны докрымское вино

      а может так

      ты молоко на языке простудном

      я голос не хотящий плыть из дословесных тайн

      проспать рожденье взаперти как на работу утром

      сорвать бессмертье так легко как мудаку дедлайн

      но сроки всем уже по грудь и свет глядит проворен

      хемингуэевским скопцом на заоконные дела

      где всем приятно быть толпой и сладко на работу

      и на минуту отложить

      спокойствие ствола

      пэчворк

      I

      так говорит, как первый грех пришёл – и говорит;

      как будто в чёртовой игре исхожен ближний вид,

      но вечен бред, единствен лёд, где тонут – всемером;

      так первым делом – самолёт, а человек – потом;

      как плод, что до поры затих, в тебе взрастив чумную мать,

      как будто в мире нет других и больше не бывать;

      как будто дважды два не два, не три, а чёрт в трубе,

      и если данность и жива, то – больше не в тебе;

      как будто зеркало – не рай, но ад – зеркальный брат;

      как будто – «встань и поиграй» – убитому стократ;

      так в плеске-памяти весла, когда другим тебя несло,

      больная юность ожила, прильнула тяжело;

      всё о себе, цветёт и пьёт из вены смерть мою и страх,

      как будто очумелый год на скоростных ветрах,

      растёт, как тело-чистотел, и светом наповал;

      как будто хаос налетел и смерть расцеловал

      II

      небо низко. детство далеко.

      юность бьёт в уснувшее ребро,

      подступает к мёртвому виску.

      в ноябре над суздалем темно.

      бьётся птицей выпущенный ад,

      белым полудетским завитком.

      больше клетки говорит.

      и щебечет белокурый бред:

      – я – не я, а сотворивший луч,

      я из праха сотворил тебя,

      из дедлайна, смерти, немоты;

      разум вбросил в сумрачный пэчворк;

      ты – не ты, я породил тебя,

      произвёл на время – и убью.

      если ты уснувшее ребро —

      я в него горящий бес;

      если пляска пули у виска —

      я насквозь прошедший, не убив.

      сын и ужас твой.

      сын и ужас твой.

      забоюсь горенья твоего —

      в то вернёшься, что ещё не пламя;

      устрашусь родившего ребра —

      снова в смерть и старость возвратишься.

      там – собою будь, как до изгнанья.

      там – целуй свой неоживший грех.

      III

      ибо