Синопсис о сапиенсах. Аксана Халвицкая

ни ждал девочек возле школы,

      так и не выменял, глупый,

      на поцелуй.

      Мама

      Мама моя – инженер, изучала водоснабжение —

      карандаши, чертежи, наглаженные рубашки —

      по специальности ровно год.

      А потом – девяносто первый,

      и кто говорит о работе,

      когда и страна пропала в небытии.

      Мама моя – кружевница: белые лошади,

      цветущие орхидеи, птицы,

      летящие в объединенную Германию.

      Кто говорит о зрении,

      когда дочери три и ей снятся

      летучие корабли, крыши Стокгольма

      и Изумрудный город.

      Мама моя – хореограф,

      полководец танцующих второклассников

      ко Дню Победы и Дню учителя.

      Днем ритмика, вечером шейпинг —

      кассетный магнитофон, родинка Синди Кроуфорд.

      Кто говорит о детях, росших в дефолт:

      мама моя – принцесса,

      платье из тюля, корона из мишуры —

      открытку от Деда Мороза

      графическим почерком растерянно

      подписала.

      Белые паруса, черное море

      Очки у дяди Вани были совершенно кошачьи – круглые и зеленые, для пущего сходства подклеенные изолентой. Короткий рукав летней рубахи являл миру поплывший от времени рыбий хвост. На голени красовался белесый шрам, оставшийся от когтей амурского тигра. А главное – у дяди Вани была гитара. И если все встречавшиеся в то время гитары носили банты, дяди Ванин уж точно был самый красивый.

      – Полный вперед! – объявлял он, выходя из подъезда. И все окрестные бабульки тотчас же принимались на пироги зазывать. Вот только на чужие пироги дядя Ваня не велся, сам пек и местных ребятишек подкармливал. Особенно хорошо удавались рыбники. Их тетя Катя пуще прочих любила, вот он и старался. Говорил еще:

      – Палтуса давай, а то уж больно красота моя стала костлява!

      – Ты ж, старый, небось, как всегда, с гитарой уснул, – смеялась тетя Катя да календарь настенный вешала.

      Вот как у них водилось – две тысячи третий год, значит, белые паруса, черное море.

      Сама тетя Катя вышивкой увлекалась, могла и осьминога, и медузу, и мавку какую вышить. Говорила еще, что изнаночная лицевой главней – всю правду о человеке показывает. Говорила: как стежок шьешь – так и замуж пойдешь. Говорила: чужие дети, зато внуки свои.

      И Маринушка своя. Даром что в самый темный час приехала – сумеречная дяди Ванина дочка. Все к тюрьме городской бегала. По ночам от любви кричала, не ела ни черта. Тетя Катя уж ей и щи, и кулебяку, и шарлотку с яблоками – ни в какую. Умом ехала девка, лицом темнела. Думали, сгинет. Ан нет.

      Пришла однажды расфуфыренная как павлин и говорит: «Рыбников хочу папиных!» Ну, дядя Ваня рад был стараться. Тесто замесил, начинки целую гору. В палтуса она ножовку и спрятала. В газетах писали – побег, мол, из городской тюрьмы, покушение на сотрудников, сообщница в розыске. Словом, так метко Маринушку расписали, что дядю Ваню удар хватил. Отпели его потом по всем статьям, как полагается, заодно и хвост – как выяснилось, русалочий – отпели.

      Маринушка