Жестокий век. Исай Калашников

забавным. Толстые щеки Цотан тряслись от смеха, узкие глаза блестели от веселых слез. На него мать как будто даже и не смотрела. А вот увидела все…

      – Там что-нибудь случилось? – вновь спросила она.

      – Нет, не случилось… Но Борте… И ее мать. Они тут как хозяева, а мы… Не замечаешь, что ли?

      – Нет, сын, ничего такого я не заметила. Ты не прав. Но расскажи, что было там, в курене хунгиратов.

      Он начал было говорить, но тут же замолчал, развел руками. Рассказывать было не о чем, все гладко, пристойно…

      Мать немного подождала, с досадой сказала:

      – Так чего же ты ходишь как туча, дождем отягощенная?

      Теб-тэнгри пошевелился, протяжно зевнул:

      – Матушка Оэлун, не будь строга с Тэмуджином. – Теб-тэнгри громко чихнул. – Его пожалеть, приласкать надо. Сосна от жары источает смолу, печень человека от обиды – желчь.

      – Кто обидел Тэмуджина?

      Теб-тэнгри чихнул еще громче.

      – Духи зла щекочут мои ноздри – с чего бы это? Кто обидел Тэмуджина? Он думал, что его примут как багатура, как владетеля великого улуса…

      – Я этого не думал, Теб-тэнгри!

      – Но ты ждал почестей. Или нет? Ждал, Тэмуджин! А ты их заслужил?

      – Высокий род моих детей достоин почестей, – строго сказала Оэлун. – И ты, сын лучшего из друзей Есугея, должен был напомнить хунгиратам об этом. Можно ли безучастно смотреть, как стая старых ворон заклевывает молодого орленка?

      – Но его не заклевали. Чуть помяли перышки. Так это, матушка Оэлун, даже хорошо. Будет смелее, умнее, осмотрительнее! – Теб-тэнгри приветливо улыбался Тэмуджину.

      И эта мягкая улыбка, и совсем не мягкие слова вывели Тэмуджина из себя. Крикнул:

      – Молчи! Ты помог бежать от Кирилтуха – спасибо! Ты помог жениться – спасибо! Ты мог сделать так, чтобы хунгираты приняли меня как равного. Не захотел. Ладно, это твое дело. Но рассуждать, что для меня хорошо, что плохо, не смей!

      – Почему, Тэмуджин? – Улыбка шамана стала виноватой, но в глазах замерцали огоньки. – Почему ты можешь мне говорить все, а я – только сладкую половину? Любишь мед – не морщись, когда жалят пчелы. Да, я мог оградить тебя от злословия хунгиратов. Да, я не сделал этого. А почему? Вы с матушкой думали найти в курене хунгиратов покровителей и заступников. Напрасные надежды. Я это понял сразу. Но я хотел, чтобы и ты это понял так же, как я. И ты теперь знаешь, что хунгираты примут тебя, однако не как нойона – как пастуха их стад.

      Оэлун смутили слова шамана. Она глянула на сына, как бы спрашивая: так ли это? Тэмуджин отвернулся. Что тут скажешь, так все и было. Шаман ничего не прибавил, не убавил.

      – Где же нам искать опоры и защиты? – с отчаянием сказала Оэлун. – Одинокое дерево и слабый ветер выворачивает с корнем.

      – Разве вы одни разорены, унижены? Разве мой отец Мунлик, мои братья не разделили вашу участь? – Теб-тэнгри уже не улыбался, в голосе прорывалось раздражение. –