Жестокий век. Исай Калашников

этой земли,

      Отзываясь на эхо гор,

      Наслаждаясь дыханьем ветров,

      Одарите богато потомством,

      Благословите скотом!

      И снова несколько раз ударил в бубен. Звуки и эхо сшибались над рекой. Не ожидая тишины, шаман говорил духам, высоко подняв узкое лицо с реденькой бороденкой:

      Владетели этих просторов,

      Покровители этой земли,

      Охраной идущие сзади,

      Несущие вехи вперед,

      Исполните наше прошенье!

      Звуки голоса шамана, рокот бубна и эхо смятенно метались над рекой, катились в тихую степь. Внезапно, резко оборвав моление, шаман знаком указал Борте на войлок с онгонами. Она подошла к ним, трижды поклонилась, потом приблизилась к Оэлун, трижды поклонилась и ей, вернулась к огням, остановилась на прежнем месте, напротив Тэмуджина. На ее краснощеком лице, озаренном пламенем, он не заметил ни смущения, ни робости – смотри какая!

      Он подал ей конец плети и, как того требовал обычай, потянул к себе меж огнями. Не потянул – дернул. Борте, не ожидавшая рывка, запнулась и чуть не упала. Толкнулась ему в грудь, больно ударив по носу спицей бохтага, резко отдернула голову. Прямо перед своим лицом он увидел ее сердитые глаза, услышал короткое, как удар по щеке:

      – Бух![37]

      От мгновенно вспыхнувшей, обжигающей злобы остановилось сердце, в ладонь впились ногти.

      Боорчу встрепенулся, подался к нему:

      – Э-э, что-то долго любуетесь друг другом! Потом…

      Тэмуджин круто развернулся, слегка задев плечом Борте, и вслед за шаманом вошел в юрту. Теб-тэнгри разжег огонь, простер над ним руки.

      – Госпожа очага Галахан-эхэ! Твоим соизволением рождено это пламя. Так пусть же будет оно защитой жилища от злых духов, оградой от людского коварства, пусть доброе согревает, не обжигая, а злое уничтожает, ничего не оставляя. Пусть тысячи лет не гаснет огонь! Благослови очаг, Галахан-мать!

      Оэлун подала Борте три кусочка сала, и та один за другим бросила их в очаг. Вслед за этим мать подала ей три чашечки с маслом. И масло Борте вылила в огонь. Пламя зашкварчало, вспыхнуло, взлетело чуть не к дымовому отверстию, заставив всех отодвинуться от очага. Борте, прикрывая лицо ладонью, присела у огня, поправила палкой обугленные куски аргала.

      Шаман снял с головы железную шапку, вытер ладонью лоб.

      – Все. Отныне, Борте, ты жена Тэмуджина, полноправная хозяйка этого очага. А ты, Тэмуджин, – ее муж, хозяин этой юрты.

      Тэмуджин обвел взглядом юрту с новенькими решетчатыми стенами, гладко выструганными жердинками – уни, поддерживающими свод, – дерево, войлок не успели потемнеть, были вызывающе белыми. Ее юрта. И толстый постельный войлок – ширдэг, и мягкое одеяло из шкур молодых барашков, и целая стопка стеганых войлоков – олбогов – для сидения – все ее. Ему тут принадлежат разве что серые плиты камней

37

Бух – бык.