Жестокий век. Исай Калашников

не отказываются, за милость благодарят, – строго сказал Тайр-Усун. – К лицу ли воину бояться женщины? Табунного коня объезжают, молодую жену приучают.

      Девушка не переставала выть. Тохто-беки заткнул пальцами уши.

      – Веди ее в свою юрту.

      Чиледу шагнул к ней, взял за руки. Девушка рванулась, захлебываясь от крика, больно пнула его по ноге. Сердясь на своего нойона, на эту обезумевшую девушку, Чиледу подхватил ее на руки, вынес из юрты. Толпа сгрудилась возле него, посыпались крепкие шуточки и веселые советы.

      – Расступись! – крикнул он.

      На руках принес ее в свою юрту, бросил на постель, погрозил кулаком:

      – Покричи еще! Стукну разок – навсегда замолчишь!

      Но она его, должно быть, и не слышала, каталась по постели, сотрясаясь всем телом от рыданий. Вечерние сумерки втекали в юрту через дымовое отверстие. Очага разжигать он не стал, съел кусок старого, с прозеленью, сыра, лег спать у двери (еще убежит – себе на беду). Но разве заснешь! Кричит и кричит, уж и обессилела, и охрипла, а замолчать не может. И Оэлун, наверно, так же выла от безысходного отчаяния, и не было кругом ни одного человека, который понял бы ее горе.

      – Перестань, – попросил он ее. – Пожалуйста, перестань. Твой крик скрежещущим железом царапает душу. Ничего худого тебе не сделаю, слышишь? Ты мне совсем не нужна. Хочешь – уходи. Только куда ты пойдешь? Некуда тебе идти.

      Его негромкий голос, кажется, немного успокоил ее. Рыдания стали тише. Он поднялся, подошел к ней, положил руку на вздрагивающее плечо. Девушка отпрянула, села, прижимаясь спиной к решетке юрты.

      – Ты послушай меня… – Он снова протянул руку.

      Девушка вцепилась в запястье острыми зубами. Он не отдернул руку, сказал с укором:

      – Ну зачем это?

      Ее зубы медленно разжались.

      – Уйди!

      – Не бойся ты меня, не бойся!

      Ему очень хотелось, чтобы она успокоилась, поняла, что он и в самом деле желает ей лишь добра. Развел в очаге огонь, принес в котелке воды.

      – Пей. Тебе будет легче. Смотри, что с моей рукой сделала.

      На запястье два кровоточащих полумесяца – следы ее зубов.

      Она сидела на том же самом месте, спиной к решетке, и всхлипывала, но взгляд опухших от слез глаз стал как будто яснее.

      – Видишь кровь? Клянусь ею: ты для меня сестра. Понимаешь? Ну ничего, потом поймешь. Ложись спать.

      Свет от пламени очага полоскался на сером войлоке потолка, искры стремительно уносились в дымовое отверстие, исчезали в черном небе. Девушка стянула у горла халат, прикрывая голую грудь. Он лег на свое место, отвернулся.

      – Почему так убиваешься? Муж остался там?

      – Н-нет.

      – Мать? Отец? Дедушка?

      – Они убили дедушку… И его мать убили.

      – Мать твоего дедушки, что ли?

      – Булган, мать моего жениха.

      – А-а… Не изводи себя слезами. Смерть не самое страшное, девушка. Тебя как зовут?

      – Каймиш.

      – Кто