Дары инопланетных Богов. Лариса Кольцова

особенно безжалостно. Уподобляют свои голоса птичьим трелям, платья цветочным лепесткам, тщательно прячут в своих пёстрых тряпочках свою природную постыдную суть, пусть она и сильнее их же самообмана. И когда женщина теряет разум, соглашается быть публично уже практически голой, бесстыжей, не скрывая уже ничего в угоду вовсе не мужчинам, а наиболее грубой и уродливой их разновидности – мужским скотам, то становится настолько жалким уже созданием, любить которое уж точно никак невозможно. А ведь она подательница жизни. Не от того ли люди перестают любить друг друга, не ценят саму жизнь, что перестают преклоняться перед той, кто и есть источник самой жизни. Поэтому я не люблю женщин, а жалею их. Ты-то как тут выживаешь?

      – Как все.

      – А как все? Знаешь разве? Мираж свой нашёл?

      – Нет. Но найду.

      – Надеюсь, она найдётся не там, где свой мираж нашёл Олег. Вот ты его друг, а ничего не знал. А ещё говоришь, как все. Что ты знаешь обо всех? И эта фея – пряная бабочка? Если бы не я, догадываешься, где бы она сейчас была? Кому нужны тут люди? А красивые девушки они тут товар. Для тех, у кого есть возможность их покупать. Вот и таскают по очереди, у кого власть и деньги, пока не истреплют, после чего им светит свалка за границами их ничуть не обустроенного мира, мало чем от этой свалки и отличающимся. Думаешь, мне их не жалко? Тех, кто за стенами? Но много мы тут смогли? Дали им райскую гармонию? А сколько поубивали уже. Вот ты? Сумел девушку свою сберечь? Да ладно. Не каменей. Я только хотел тебе напомнить, что ты сам здесь не лучше прочих. Не возносись своей гордой душой над теми, кто в отличие от тебя живёт здесь почти два десятка лет. Вот я здесь обитаю восемнадцать лет. Мог я тут остаться прежним? Если Олег изменился за пару лет? На всю базу у нас остались лишь два монолита, без трещин и изъянов, ты и доктор. Как это ты тогда сказал, религиовед по совместительству: «Дурная среда развращает добрые нравы». Ты почему не смог уничтожить личного врага, убийцу жены? Или был рад, что тот освободил тебя от ответственности за ту, кто уже надоела? Позволил остаться твоей совести ясной? Да ещё и благородной страдалицей за уничтоженную жизнь ненужной тебе жены? Ты ведь мальчик. Зачем тебе она была нужна? Сделал благородный жест. Но быстро приелась, и сам ты не понимал, что с ней делать. Ты же вечно торчал в горах. А она бродила тут в садах и лесах одна. Она не та, кто заставляет душу вибрировать, а тело стонать. Ведь верно? Я знаю, о чём я говорю. Я бы с нею дня не пропел. Уснул бы сразу. Удивительно, как ты против Нэи выстоял, не упал в её зовущие объятия? Даже старый пень Франк пустил цветущий побег вверх.

      – Шеф, вы ревнуете, что ли?

      – Что ли, что ли. А ты что, никогда не ревновал девушку? Был готов уступить её всякому, что ли?

      – Думаю, что ни Франк, ни я вам не соперники. А где он, кстати? Не утонул ли?

      – Уж, конечно. Соперники тоже. Хрыч и молокосос. Один спит от усталости и видит грёзы уходящей жизни, другой ещё и не просыпался для подлинной жизни, хотя едва не сгорел заживо, упав сюда. Вы не живёте реальным, и ты, и Франк. Вы любите миражи, свои