Сегодня и ежедневно. Недетские рассказы. Виктор Драгунский

набок крышей, похожий на больного человека, которому уже трудно держать голову прямо. В окнах мелькал слабый огонек; видно, хозяйка встала спозаранку и теперь растапливала печь.

      Лёшка взошел на крылечко и постучал. Дверь открылась. Лёшка сказал:

      – Баушк, мы хочем у тебя ночевать.

      Она сказала:

      – А вас сколько?

      Лёшка сказал:

      – Ну, пятеро! Не замерзать же в сарае!

      – Вы московские, что ль, ополченцы?

      – Ну да.

      – Прямо не знаю. Не знаю и не знаю. Изба-то махонькая, кроватев нету.

      – Мы на полу, что вы, баушк.

      – Было бы тепло, – сказал я.

      – Топить-то мы топим…

      – И мы когда дров притащим, – сказал я.

      – Мы каждый день будем таскать, – сказал Лёшка. – Ведь мы из лесу ходим. Насчет дров не сомневайтесь, баушк.

      – Прямо и не знаю. Тесно уж очень. А люди, видать, хорошие.

      – Мы очень хорошие, – сказал Лёшка. – Мы платить будем вам, баушк, у нас деньги есть.

      – Деньги – это не надо, – сказала она. – Стесняюсь я, плохо вам будет у нас. Ведь нас трое. Да вас вон сколько – пять душ!

      – В тесноте да не в обиде. Верно, баушк?

      – Это-то верно, – сказала она, и мне послышалась какая-то невысказанная обида в ее голосе.

      А Лёшка пошел с козыря:

      – Мы вашей внучке сахарку будем давать, баушк.

      – А когда придете-то? – сказала она. – Я полы вымою. А так у меня мальчик, Васька, есть, ему если только сахарку, а внучек нет никаких…

      – Мы вечерком придем, – сказал Лёшка. – Вы только нам соломки натаскайте. Как стемнеет, мы придем.

      – Ну, я буду в ожидании, – сказала старуха и протянула Лёшке руку, – ребята вы больно участливые.

      – До свиданья, – сказал я.

      – Спасибо, баушк, – заключил Лёшка.

      – Да не зови ты меня баушкой, – вдруг встрепенулась старуха. – Какая я баушка, я хозяйка, а не баушка. Это я неприбранная, утрешняя, вот тебе и мнится все баушка. Я еще хоть куда!

      Она улыбнулась тихо и несмело.

      – Вы зовите меня теткой Груней, – сказала она, вдруг повеселев. – Ну, а вас как?

      Мы назвались ей поочередно, и она сказала:

      – Очень приятно…

      Еще раз простившись, мы ушли. Несколько минут мы шли молча, а когда сбежали к мостику, протопали по нему на штабную сторону и пошли потише, я сказал:

      – До свиданья, баушк. Спасибо, баушк. Уж вы как-нибудь, баушк! Верно, баушк! Мы, баушк, да вы, баушк.

      Лёшка схватился руками за живот, остановившись у края дороги, согнулся в три погибели.

      – Сдохну! – закричал он. – Сейчас лопну! Ой, перестань!

      – Что с вами, баушк? – сказал я.

      – Замолчи! – орал Лёшка. – Умру! Я, говорит, еще хоть куда!

      – Я вас не понимаю, баушк.

      – Перестань! – застонал Лёшка. – Ведь я подольститься хотел, повежливей чтоб выходило, понял, нет?

      – Понял, баушк.

      – Ой! – И Лёшка снова схватился за живот.

      Наконец, отдышавшись,