Сегодня и ежедневно. Недетские рассказы. Виктор Драгунский

Невдалеке, немногим пониже меня, копошились Лёшка с Тележкой. Они выкорчевали уже три пня. Чуть левее их орудовал Степан Михалыч с Серёжкой Любомировым, и у них тоже были успехи, а я все еще возился со своим Берендеем. Я стал сбоку подрывать под ним яму. Здоровый был пнина и страшный, как леший. Я выкинул две-три лопаты из-под туго вросшего, похожего на морской канат корня и увидел, что пень пошел. Он наклонился вперед всем своим почерневшим, заросшим плесенью срезом и, видно, собирался кувыркнуться. Он уже заходил на кувырок и мог меня придавить. Я отскочил, положив руку на его жесткий кабаний бок и подпихивая его. В двух шагах под пнем, спиной к нему, стоял на четвереньках Лёшка. Пень заходил уже за ту точку, перейдя которую, он понесется вниз стремглав, страшный, как зверь. Я попытался остановить его и схватил за торчащий снизу сук. Лёшка все еще возился. Язык у меня стал толстый, он не поворачивался во рту, это было как во сне, но я превозмог наваждение и крикнул:

      – Лёшка! В сторону! Берегись!

      Он сразу понял, пригнул голову и быстро передвинулся на коленях вправо, а пень повалился боком, очень мягко подвернул мой палец под сучок и наконец, словно окончательно надумав, как мальчишка, ринулся галопом вниз, скача и подпрыгивая легко, несмотря на свой вес. Он так и докатился до самой речки, скача и приплясывая, вбежал в речку по сукастые свои колени и встал.

      А я смотрел на свой большой палец. Он висел почти отдельно, как с чужой руки. Он уже синел. Испарина выступила у меня на висках. Лёшка подбежал ко мне. Он сказал:

      – Сломал?

      Я сказал:

      – Не знаю.

      Вокруг уже собралось много народу. Степан Михалыч положил мою кисть на свою широкую ладонь.

      – Нет, – сказал он, – не сломал, нет.

      – Растяжение, – сказал Тележка.

      – Вывих…

      – Теперь тебя отправят…

      – Не работник, ясно.

      Стоявший неподалеку Каторга, вытянув шею, каркнул:

      – Это он сам над собой сделал, самострел клятый…

      Лёшка погрозил ему кулаком.

      – Позовите Сёму, – сказал Байсеитов.

      Серёжа Любомиров сказал:

      – Сейчас.

      Но кто-то уже вел Сёму. Он был как гном, бородатый и горбатенький. Я его знаю по Москве, он расклейщик афиш, свой брат, такой же, как и я, служитель муз.

      – Ну-ка, – сказал Сёма, – покажь.

      Он погладил мой палец осторожно, не причинив боли, наоборот, даже приятно было.

      – Этот палец, – сказал Сёма важно, – этот самый палец выскочил из своего гнезда. Держите огольца. И ничего особенного.

      Лёшка обнял меня сзади за плечи и прижал к себе. Мне было слышно, как в левую мою лопатку сильно стучится Лёшкино сердце. Сёма взял мою руку и сказал убаюкивающе:

      – Закрой глаза.

      Я закрыл, но не сдержался. А Сёма сказал, отходя:

      – А зачем орешь? Орать не надо. Операция закончилась. Затяни чем-нибудь. Освобождение, конечно. Ну, хошь на день. Доложись командиру.

      Я смотрел на его горбик, бородку,