Мизанабим. Дарья Райнер

пряных трав. Пищу, которую ели та-мери, редко признавали колонисты, и наоборот.

      Исключения, конечно, есть – или Нуре нравится так думать. Это не воспоминание. Скорее, подспудная уверенность – как о том, что перец зовётся именно перцем, а солнце восходит на востоке.

      Она придвигается к двери, склоняя голову, пытаясь уловить обрывки разговора.

      Самый младший из мальчишек звучит взволнованно. Те, что постарше перебивают друг друга.

      – Да не ведьма она!

      – Почём знаешь?

      – Сом, вразуми его. Ты же с ней шёл, ну! Скажи, опасна?

      – Мухи не обидела, – низкий и размеренный голос Сома выделяется среди остальных.

      – А я чём говорю!

      – Пока, – отрубает, как острым лезвием.

      Нура ёжится. Ей не доверяют. Оттого и попросили остаться за дверью.

      Она оглядывается. Может уйти из Крепости прямо сейчас – направиться к городу, благо, дорогу она представляет: глядя по сторонам во время пути, подметила, как меняется мир за холмами. Там лежит неизвестность, но и здесь не лучше…

      Если развернётся и уйдёт, что потом?

      Остановит её кто-нибудь? Станет ли догонять?..

      Когда Нура касается ручки наружной двери, внутренняя распахивается, и Сом втягивает её за локоть внутрь.

      В тесной кухне царит полумрак. Пылинки кружатся, опускаясь на лужицы из света под окном. Грубо сколоченный стол завален всевозможной утварью и посудой. Нура улавливает запах чего-то кислого, но молчит.

      Чужой дом – чужие порядки.

      Она обводит взглядом братьев, которых уже видела на берегу. Сом по очереди представляет:

      – Это Карп.

      Великан со светлыми кудрями подмигивает. Он самый высокий из них и почти касается теменем потолочной балки. Сутулится заметно. Улыбка – что зовётся, до ушей. Только серо-зелёные глаза не смеются.

      – Мон Карпаччо к вашим услугам, – он отвешивает шутовской поклон. Все остальные закатывают глаза.

      – Не слушай его.

      – Он даже не знает, что это такое.

      – Позвольте!.. Как это не знаю? Моё полное имя, конечно! Они просто завидуют, – гневный тон сменяется доверительным шёпотом, – у меня в роду были аристократы.

      – Врёт, – вздыхает самый младший.

      – Как дышит, – подтверждает длинноносый.

      Сом поводит плечом.

      – Это Горчак, – кивает на носатого. Щуплого, невысокого, лет четырнадцати на вид, с широкими скулами и цепким взглядом. Нестриженые тёмные пряди падают на лоб. В то время как Карп строит из себя весельчака, Горчак не старается вовсе. Он молчит, но в усмешке кроется что-то плутовское. Нура в целом не испытывает доверия к белым людям, а с этим, думает она, надо держать ухо востро.

      – И Ёршик.

      Сом опускает ладонь на плечо младшего, но тот резво шагает вперёд. Блестят ясные голубые глаза.

      – Это я тебя нашёл! И позвал остальных.

      Нура поджимает пальцы ног. Всю жизнь она ходила босиком, но сейчас ощущает, как сквозняк обнимает колени. Вспоминает, что одета в короткую рубаху с чужого плеча, и сжимается