Записки несостоявшегося гения. Виталий Авраамович Бронштейн

одна-одинешенька, практически, без друзей и знакомых. Гроб провожали несколько

      соседей. Ни внуков, ни невестки на похоронах не было. За время болезни старика от

      одиночества и бессилия сильно сдал их сын. Он замкнулся в себе, ел мало и неохотно, стал избегать в своей комнате яркого света, лежал, уставившись затравленным взглядом в

      одну точку, таял, буквально, на глазах.

      Что только ни делала Марья Максимовна, каких только специалистов ни

      приглашала, все было напрасно. Ее мальчику просто не хотелось жить. Честно говоря, ей

      – тоже.

      На похоронах сына было много бывших сотрудников. Дети пришли с цветами без

      матери, получившей накануне в институте крупную сумму в виде единовременного

      материального воспомоществования.

      На кладбище сына подселили к отцу. Жизнь для Марьи Максимовны остановилась.

      Внешне она очень изменилась. Дородная статная матрона превратилась в сутулую

      сухонькую старушку, выходящую из дому только за продуктами или по другим

      неотложным нуждам. С соседями в разговоры не вступала, нигде не появлялась и никого у

      себя не принимала. По воскресеньям, независимо от погоды, навещала своих на кладбище.

      Сидела на скамеечке с соседней могилки, сладко мечтала о времени, когда устоится земля

      и можно будет поставить памятник двум самым близким существам на свете.

      …Канули в Ле́ту научная работа и партийные собрания, детство сына и

      заинтересованность коллег, влюбленность которых она старалась не замечать, домашние

      хлопоты и всеобъемлющее чувство к тому, кого ей посчастливилось полюбить в юности.

      Один раз – и навсегда. Полюбить – и суметь вызвать отклик в его сердце.

      Мне бы на этом завершить свой рассказ. Об уверенной в себе прекрасной даме, которая когда-то неторопливо входила в нашу аудиторию, окидывала всех внимательным

      взглядом своих серых, несколько выпуклых, с дивною поволокой глаз, и юноши-студенты

      невольно умолкали, затаив дыхание. На них смотрела женщина их мечты, блестящая и

      загадочная, подобная которой – если судьба будет к ним благосклонной! – непременно

      встретится на их жизненном пути.

      И о ее добром супруге, старом вузовском преподавателе, большом знатоке великой

      русской литературы и ее богатейшего языка, с которым я много лет назад, когда на свет

      появилась моя дочка, советовался, какое ей выбрать имя покрасивее: Анна-Мария, например, или звучное – Регина? И был неприятно удивлен, когда уважаемый педагог

      вскользь осведомился:

      – А у вас, что, Виталий, маму зовут Марией? Ведь вторая часть двойного имени, как правило, имя родственника, которое хотят в семье увековечить. Что до слова – Регина,

      – продолжал он, – то оно, действительно, звучит звонко, только вот, знаете, отдает

      немножко чем-то рвотным…

      Мне бы закончить на этом, но самые страшные испытания ожидали Марию

      Максимовну впереди. Она так и не успела поставить