Время Петра. Владислав Клевакин

которого доставили стрельцы с трактира за смертоубийство, лежал на соломенной подстилке, одной рукой пристегнутый к решетке кованой цепью. На лице темнели следы от кровоподтеков. Одна бровь была рассечена, но кровь на ней уже высохла.

      – Ай-ай-ай, – покачал головой Иван Савватеевич. – Чего лупили-то так? – спросил он у Сеньки, что стоял рядом, бряцая связкой ключей на большом кольце. – На кой вам дознание-то понадобилось?

      – Полагается, – ответил Сенька, глупо улыбаясь.

      – Так он же признался во всем, – вмешался в разговор старшина.

      – Под протокол надобно, – пояснил свою позицию подьячий.

      – Ну, надо так надо, – с сомнением произнес боярин. – Отцепи его, – распорядился он. – Мы наверху подождем, разговор имеется.

      Парня умыли холодной водой и сняли кандалы. Он брел босой по холодному каменному полу Разбойного приказа. Иногда он останавливался и утыкался лбом в железные прутья решеток. Его не торопили, давая прийти в себя для разговора с важными людьми.

      Парня завели в маленькую келью для допросов с решетчатым оконцем под потолком и усадили на лавку.

      – Ожидай.

      Через несколько минут тяжелая дверь с коваными запорами натужно скрипнула, и на пороге появились два человека. Заключенный с трудом поднял голову и пристально посмотрел на вошедших. Один из них был ему хорошо знаком. Именно этот человек в стрелецком кафтане дал указание бросить его в подвал. Второй человек был ему не знаком. Но дородный вид и богатый кафтан говорили, что пожаловала важная птица. И речь пойдет не иначе о его сиротливой головушке, которую черт дернул связаться с раскольниками, засевшими в трактире. Парень мотнул головой и уставился на белую стену, по которой черной точкой, медленно перебирая лапками, ползла большая черная муха.

      Боярин Широковатый немедля уселся на лавку подле стола и, подтянув брюхо руками, с прищуром посмотрел на парня. Стрелецкий старшина Емельян Федотович Басаргин, отодвинув тяжелый стул от деревянного стола, деловито уселся на него, опустив локти на стол.

      – Начинай ты, Иван Савватеич, – попросил старшина Широковатого.

      Широковатый довольно крякнул, хоть какое-то развлечение.

      – Значит, о вере говорили с бражниками в трактире? – строго спросил у заключенного Иван Савватеевич.

      Заключенный повернул голову в его сторону.

      – О вере, батюшка, – сквозь зубы пролепетал парень. – В раскол они подались, или знаются с ними.

      – Повтори, – вклинился в допрос старшина.

      – Про огненные корабли говорили, про поклоны и двуперстие, – пояснил парень.

      Боярин отчаянно прицокнул языком:

      – Я что говорил!

      – Как величают тебя? – спросил Широковатый.

      – Волдарь, – растянуто ответил парень.

      – Чей будешь, откуда? – наседал на него старшина.

      – С Поморья я.

      – Свободный крестьянин, стало быть? – уточнил Иван Савватеевич с легкой иронией.

      Парень согласно кивнул.

      – А в Москве чего забыл?

      – С рыбным обозом приходил, да деньги