.

пить остались. За одноглазым смотри. Как вновь появится, тут же в приказ доложишь. Я пока до приказа прогуляюсь, – оповестил он караульных. – Без меня на пост ступайте и не мешкайте, знаю я вас.

      Емельян Федотыч важно встал, оправил кафтан и поправил саблю.

      Москва ликовала. В честь воцарения Софьи Алексеевны на берегу реки Неглинной соорудили импровизированный деревянный амфитеатр для кулачных боев и медвежьих схваток. Народ облепил деревянные перильца цирка, наблюдая за тем, как два бурых медведя дерутся между собой. Вокруг бродили лоточники с пирогами и питьем.

      «Квас, сбитень, пироги горячие, пряники медовые!» – разносились по округе зычные голоса. На одной из трибун сидели два важных человека. Один из них был одет в щегольский кафтан, отороченный по воротнику и рукавам собольими шкурками, что выдавало в нем особу важную. Возможно, даже приближенную ко двору московских государей. Другой же являлся образчиком дремучей старости русских боярских родов.

      – Где царевна Софья? – с неподдельным интересом обратился Иван Савватеевич Широковатый к сидящему рядом князю Голицыну.

      – На богомолье в Троице-Сергиеву лавру уехала второго дня, – тяжело вздохнул князь.

      – Уж лучше бы ей в столице, подле престола быть, – покачал головой боярин Широковатый.

      – А ты что, Иван Савватеевич, не иначе как измену какую учуял?

      – Смотри, смотри, скоро ему конец, – Широковатый резко, насколько могло позволить ему его пышное тело, вскочил со стула, наблюдая за поведением раненого животного.

      Медведь в белом ошейнике упал на траву, поднял переднюю лапу вверх и издал протяжный рык.

      – Да ты не криви душой-то, боярин. Коли знаешь чего, так скажи, а матушка Софья в долгу не останется. Али секрет какой? – лукаво произнес Голицын.

      – Так ты и сам знаешь, князь, – нехотя отозвался Широковатый.

      – Знаю, да не все. К каждому боярину да дворянину шпиона не приставишь. Да и в верности стрелецких полков сомневаюсь я.

      – Хочешь, сомневайся, хочешь, сам проверь, Василь Василич, а дело все-таки нешуточное.

      Иван Савватеевич слегка пригнулся и поднес согнутую ладонь ко рту. Князь Голицын сразу понял, что от него хочет этот жирный дородный детина из посольского приказа, и тут же приблизился, чтобы лучше расслышать боярина Широковатого.

      – Скажу, что сам слышал, – шепотом произнес боярин. – Петрушу-то, с матерью его царицей, Софья в Преображенское отправила. Да только готовят верхние бояре супротив государыни провокацию.

      – Это кто же такие, слышал имена? – буркнул Голицын.

      Иван Савватеевич отрицательно качнул головой и поморщился:

      – А ты сам, Василь Василич, и разузнай. В этом деле я тебе не советчик.

      Широковатый достал из кафтана гребень и расчесал бороду.

      – Царице нашей, Софье Алексеевне, я завсегда друг, она наши обычаи русские чтит и вольности боярские да княжеские привечает.

      – Уж и на том спасибо, боярин, – с почтением откланялся Голицын.

      Недоумение