Бывшие. Боль и любовь. Дана Стар

могу избавиться от дурацкого жара, будто сжигающего изнутри всё моё тело.

      Вяземский дрочил на моих глазах…

      Клянусь, он делал это своей рукой и исподлобья, нагло смотрел на меня.

      Как я теперь к нему вернусь? Как ни в чём не бывало?

      Заходит санитарка.

      – Варюшка, а ты чего тут сидишь? Тебя там пациент обыскался уже, спрашивает.

      – Боже мой… – за голову хватаюсь, опять краснея. – Ладно, иду. Не знаешь, он там уже закончил?

      – Ась?

      Тётя Маша надраивает полы в ординаторской, она немного глуховата, приходится быть попугаем.

      – Ну это… Закончил…

      – Чего закончил-то? – отрывается от швабры и смотрит с непониманием.

      Блин, неважно.

      – Ничего. Хорошо, иду.

      Значит закончил, раз она так о нём спокойно говорит. Хоть бы трусы надел.

      Надо, не надо, а мне приходится вернуться к Илье Сергеевичу и войти в палату с умным лицом, сделав вид, будто абсолютно ничего здесь такого неприличного не было пятнадцать минут назад.

      Всё бы ничего, я уже даже почти остыла и начала забывать бесстыжую порнохабщину, пока я, пройдя вперёд, не увидела свой потерянный бейдж с фотографией, лежавший на тумбочке, а на нём…

      Ну он мерзавец, кретин, извращуга!!!

      На нём застывшие капельки белой жидкости.

      Я. Его. Ненавижу.

      Он занимался рукоблудием в больнице, да ещё и использовал для этого гадкого дела мою фотографию!

      Вяземский совсем охренел!

      Глава 4

      – Здравствуй, Варя, – ухмыляется с сытым, величественным видом.

      Наглые глаза горят, наглые, пухлые губы изогнуты в кривой ухмылке, наглая поза всем своим видом показывает максимум снисхождения.

      И он как всегда без майки, с голым торсом. Спасибо хоть в трусах. Таки надел.

      – Прикройтесь, – отворачиваюсь.

      Дурацкий жар опять ползёт по лицу – мне это уже всё надоело. Надоело так реагировать на него. Он же мерзавец!

      – Почему? Не нравлюсь.

      – Нра… То есть, это вас не касается! – хмыкаю, вздёрнув подбородок.

      – У тебя красивая коса. Ты сегодня волосы в косу собрала? Мне нравится. Мечтаю наматывать её на кулак, и…

      – Вы отвратительно себя ведёте. И, если не прикроетесь, я откажусь вас лечить и уволюсь.

      – Тогда я умру и это будет на твоей совести.

      Голос насытился льдом и сталью. Опасной.

      Повернулась, двинулась к кровати. Вяземский соизволил набросить на бёдра одеяло.

      – Лежите спокойно, мне нужно осмотреть вашу рану.

      Присаживаюсь на край кровати, подготавливая всё необходимое, он, как всегда, мешает.

      – Тут простынка запачкалась, нужно поменять, – криво лыбится, указывая на белёсые пятна на одеяле.

      – Это просто отвратительно! Тут не публичный дом, а учреждение, где спасают людей. Хоть бы каплю уважения проявили! – взрываюсь я.

      – Я проявил. Не одну каплю, а даже несколько.

      – Мне не о чем с вами разговаривать. Это бесполезно, – цыкаю.

      – Жаль, что ты такая