Признание в любви и абрикосовая косточка. Наталья Самошкина

её шею, ощущая, как Сила, живущая в ней, начинает клокотать, подобно магме, всхлипывать, распирая собой высокие груди, обжигать его живот своей властью, учащать биение сердца до стона. Николь отдавалась, не оставляя в себе света и тени, изливаясь соком праматери, поющей и кричащей молнией в ночном небе.

      Растечься, что ли, летними дождями…

      Растечься, что ли, летними дождями,

      Чтоб прыскали сиянием в стекло,

      Чтобы гудели и звенели – нами,

      Чтобы пространство стало нам мало.

      Упасть всем телом знойным и прохладным,

      Стучащим по асфальту площадей,

      Несовершенным и неидеальным

      И лишь молящим: «Припусти! Скорей!»

      И хлюпать-хлопотать ногами в луже,

      Набрав сквозь пальцы смеха и песка,

      И прижиматься ливнями всё туже

      К кудрявым прядям мокрого виска.

      Сердце молчащего человека

      Где-то небо поёт сердцем молчащего человека потому, что воздух караулит его дыхание и превращает слово в ледяную пластину, на которой в изгибах Лабиринта спят герои и чудовища, чёрные паруса и белые крылья, глубокая любовь и угасшие страсти, одиночество и эхо от громких голосов, жаркая кровь и пресыщенность. Небо поёт, раскачиваясь всполохами, и каждый, кто смотрит на него, думает: «Это обо мне…»

      Мы ловили любовь в лабиринтах из снега…

      Мы ловили любовь в лабиринтах из снега,

      Отражаясь в покорности серых зеркал,

      А она ускользала, как синяя Вега,

      Говоря, что наш мир слишком тесен и вял.

      Зазывали любовь голосами прохожих,

      Чтоб заставить свой хрип о душе клекотать,

      А она хохотала: «На что вы похожи!

      Как смогли свою песню бездарно раздать?!»

      Мы поили любовь предрассветной росою,

      Провалившись сквозь стены ненужных забот,

      А она улыбалась: «Вы пейте со мною,

      Чтобы чувствовал терпкость расслабленный рот».

      Отпускали любовь, словно бабочку в небо,

      Чтоб не билась, как парус, в прозрачность окна,

      А она нас звала белой лирою Феба,

      Чтоб собой напоить безвозмездно, сполна.

      Дары Вселенной

      Вселенная дарит себя по-разному.

      Одним – напрямую, будто аромат цветка, раскрывшегося в это мгновение.

      Другим – опосредованно, словно через стекло, которое позволяет видеть цветок, но не даёт вобрать в себя тонкости запаха.

      Третьим – через усилие, точно через глухую стену, выстроенную непонятно зачем посреди чистого поля.

      Она дарит, оставляя себя возле сердца, у порога, около пограничного столба, и идёт дальше, иногда возвращаясь, чтобы добавить способностей, или ударить ладонью по зеркалу, или же стереть свой след, заставивший задрожать труса.

      Пурпурная мальва

      Её не родили розой. Пришла в мир пурпурной мальвой.

      Июль грохотал рассветом и песней