Признание в любви и абрикосовая косточка. Наталья Самошкина

о рае.

      Ночь разрывает себя на атласные лоскутки – женщин, которые не мнутся от ложного стыда и соединяются невидимой цепочкой швов, странными узорами, стеблями и корнями, реками и грунтовыми дорогами, стёртыми ногами и древними храмами с Богами, похожими на людей, и с людьми, обладающими силой Богов.

      Как пахнет росами на коже дикий мёд…

      Закрой глаза, и мир вокруг вздохнёт

      И зазвучит протяжно и дождливо,

      А саксофон пропустит пару нот,

      Чтоб не хлестать по лицам суетливо.

      Закрой глаза, и мир тебе шепнёт,

      Как долго ждал в полуночи ответа

      И как трещал – в осколки – синий лёд,

      Вкушая спелость и влеченье лета.

      Закрой глаза, и мир вокруг замрёт,

      Чтоб обнимать промокшие колени.

      Как пахнет росами на коже дикий мёд!

      Как шелестят слова, улыбки, тени…

      Сельва

      Мох мною пахнет. Или я им?

      Вода мною дрожит. Или я ею?

      Зверь мною чует. Или я им?

      Сельва…

      Прячутся в моховых воротниках орхидеи пахучие и гнёзда птиц, наполненные жизнью. Свисают лишайники со старых стволов, пальцами цепко держатся за морщины коры. Падают лианы – верёвками, нитями, волосами моими. Расчёсываю их ветром тягучим, гребнем широким. Текут волосы на плечи.

      Сельва…

      Глаза зелёные, колдовские, за ресницами скрытые. Папоротниками-крыльями взмахиваю и открываю мир свой зачарованный. Берегами топкими, землёй зыбучей. Водой живой и мёртвой. Мутью и чистотой. Страстью и мерой.

      Сельва…

      Ноги мои водой залиты. Руки ветвятся – множеством, милостью, серебром и золотом. Подбрасываю в небо две монеты – солнце и луну. Утром кидаю вверх золото, зажимаю в ладони холод серебряный. На закате солнце ложится родинкой между моими грудями и греет всех детёнышей, припавших к материнским соскам. А луна выскакивает в ночь белым попугаем и перекликается с теми, кто ушёл. Вверх и вниз, вниз и вверх.

      Сельва…

      Запахом терпким расстилаюсь и зову «тень в тени», след скользящий, голос безмолвный, Силу размыкающую. Ухожу криком ночным, просыпаюсь телом мягким, хвостом, по бокам бьющим. Падаю и поднимаюсь, катаюсь и замираю, живу и мерещусь. Смешиваю и раскидываю. ПАХНУ…

      Сельва…

      ЖЕНЩИНА…

      Успей содрогнуться, пока не испили…

      Успей содрогнуться, пока не испили,

      Не смяли укусом привычный твой мир.

      У боли есть танец, в котором решили

      Не ждать сладкозвучия ангельских лир.

      Над шёлковой кожей – оскал полузверя

      Иль всё же ухмылка древнейших Богов.

      На новое па соглашаешься, веря,

      Что в жилах останется пара глотков.

      А кровь пахнет солью и ржавым железом,

      Чтоб страсти привлечь и разбить купола.

      Забавен бунт плоти, покрытой аскезой,

      И рвущего перья с изнанки крыла.

      Как странна борьба меж собою и теми,

      Кто жадно глядит из тебя же на свет!

      Сплетаются розы в