Хирурги человеческих душ. Книга вторая. Моё время. Часть первая. Вторая оттепель. Олег Владимирович Фурашов

анабиоз. Что нужно затаиться и притвориться мёртвым. Подобно жуку-короеду в минуту опасности. И он залез в гостиной под стол. И уже оттуда полуобморочно наблюдал, как садист потянул тело женщины к себе, а потом вдруг отбросил его и заорал: «Бля-а, да она ж сдохла, с-сука паскудная!»

      Но тут в отборный мат Жерздева влился вопль Мелюзика, донёсшийся из сеней…

      Когда Мелюзик вывел Ксюшу в сени, то она сначала безутешно плакала. Однако, затем девочка вспомнила слова своего папы про то, что слезами горю не поможешь, и стала придумывать выход. И придумала. Она вспомнила, что в их холодном туалете, вход в который открывался прямо из сеней, у задней стенки отодвигается одна доска. Папа был в отъезде, а мама так и не собралась приколотить доску.

      И девочка попросилась в туалет. «Шестёрке», тайком подглядывавшего за Каратистом, даже понравилась её просьба. Он завёл Ксюшу в отхожее место и запер за ней дверь на наружную задвижку. Оставшись одна, девочка нащупала доску и, затаив дыхание, принялась отодвигать нижний конец. Как назло, ей мешал верхний гвоздь, предательски скрипевший. И один раз скрипнувший особенно резко. «Эй, ты чего там?» – насторожился охранник девочки, услышав шум. Но Ксюша специально закряхтела. Тогда Мелюзик сказал: «А-а-а…», и успокоился.

      Отодвинув доску, бедняжка потихонечку скользнула в лаз, оказавшись в огороде. Она совсем плохо видела в темноте, и потому больше по памяти вышла на тропинку, ведущую к калитке. Теперь ей оставалось только выйти за ограду, перебежать через дорогу к дому соседки тёти Тони Кичигиной, и тогда можно было бы спасти и себя, и маму.

      Но тут беглянка вздрогнула от ругани Мелюзика, обнаружившего пропажу. Девочка заторопилась, оступилась и упала в кювет. Ксюша судорожно стала выбираться из канавы, и тут…И тут она различила грузные и грозные шаги. Кто-то большой-пребольшой и страшный-престрашный приближался к ней. И ей стало ясно, что убежать не удалось. Она вся сжалась, свернулась клубочком, приобретая позу, в какой лежат дети всего мира в утробах своих матерей, и замерла от охватившего её ужаса. А большой-пребольшой и страшный-престрашный остановился возле неё, потыкав носком обуви. И зловеще просипел: «Ну что, маленькая леди на букву «бэ», отбегалась?» И злорадно загоготал.

      И тогда Ксюша догадалась, кто этот страшный великан, и тонко и жалобно закричала: «Мама! Мамочка! Он на букву «бэ»!…Он на букву «бэ»! Мама! Ма…»

      5

      Подлужного, до того как его предшественник освободит квартиру, поселили в гостинице. В настоящее время он сидел за столом в одноместном номере и поздним вечером изучал сложное двухтомное уголовное дело, расследованное начальником следственного отделения милиции Хохолковым Егором Григорьевичем. Не изучалось. Не изучалось потому, что за стеной неведомый постоялец включил магнитофон. Звучало «откровение музыкального сезона» 1987 года: шлягер «Яблоки на снегу» в исполнении Михаила Муромова. И душещипательные строки: «Яблоки на снегу – розовые на белом» навевали Алексею грустное настроение, ибо ассоциировались с