Брабантский мастер Иероним Босх. Дмитрий Овсянников

или полная аудитория студентов. Спокойный и сдержанный на первый взгляд, ван Вейден удивительно преображался, когда бывал увлечен чем-либо. В глазах его загорались задорные искорки, движения становились быстрыми и ловкими, голос начинал весело звенеть. Этот высокий седеющий мужчина старше сорока как будто молодел сразу на добрый десяток лет.

      Вот и сейчас друзья держали путь в мастерскую художника – ван Акену не терпелось показать другу начатый триптих. Нет, живописец не был неуверен в своей работе – скорее наоборот. Подобная задача радовала и воодушевляла его. К тому же заказ на написание алтарного триптиха – не просто большая работа. Это знак признания мастерства и доверия церковного начальства художнику. Это не могло не радовать. Однако сейчас мастеру хотелось слышать мнение стороннего человека, не владеющего искусством живописи. Тем более было что показать – на днях ван Акен завершил работу над центральной частью триптиха, изображающей путь Христа на Голгофу. Самому ван Акену был известен каждый мазок. Опытный глаз художника не мог взглянуть на триптих отвлеченно – и для этого был нужен взгляд человека со стороны. Например, мэтра ван Вейдена.

      Рынок тканей располагался на центральной площади Хертогенбоса, там, где линии домов сходились все ближе, образуя равнобедренный треугольник. Его заполняли торговые ряды – множество прилавков под холстинными навесами – и огромное количество людей. Продавцы и покупатели, портные и резчики, торговцы сукном и шерстью – все те, чьим трудам покровительствовал святой Франциск. Были и другие, пришедшие неправедно поживиться – нищие и мелкие воришки. Находились и стражники, и праздные зеваки – да возможно ли перечислить всех, кого привлекала главная площадь торгового города? Пестрели разложенные на прилавках ткани, мелькали одежды всех мыслимых в северном Брабанте фасонов. Гомонили сотни голосов, скрипели повозки, фыркали упряжные лошади. Где-то поблизости закричал осел, да так внезапно, что проходящий вдоль рядов носильщик едва не выронил тюк. Друзья шли к дому художника, четвертому от края площади. Мастерская находилась в нем же, на первом этаже.

      – Вот она, моя палитра. – Мастер Антоний с улыбкой кивнул в сторону рядов. – Сколько угодно оттенков и лиц.

      Мэтр Иоганнес понимающе кивнул.

      – Превосходно, мой друг. Что еще может пожелать живописец, изображающий людей?

      Между тем в мастерской никто не ждал гостя. Хозяина, впрочем, тоже – Йерун, Ян и даже всегда серьезный Гуссен затеяли игру в «яйца». Те самые «яйца» – два кожаных полукружья, набитые конским волосом и соединенные гибкой перемычкой, – трое подмастерьев увлеченно перебрасывали друг другу при помощи деревянных рогаток и ловили теми же рогатками. В мастерской стояли гвалт и хохот. В тот миг, когда мастер Антоний открыл дверь и перешагнул порог, «яйца», пущенные Йеруном, пролетали поперек входа. Инстинктивно вскинув руку, художник ухватил их на лету – мужчины в семье ван Акенов отличались удивительной ловкостью рук, даром что