Грань. Сборник мистических рассказов. Любовь Андреевна Левшинова

мужчина. – В середине двадцатого столетия научный мир принял ньютоновскую теорию эфира. Под эфиром понимали гипотетическую невидимую субстанцию, которая заполняет все пространство и является средой, обеспечивающей распространение света и всякой лучистой энергии вообще. Эйнштейн, признававший эту теорию в свои ранние годы, впоследствии убедительно показал, что невозможно существование однообразного спокойного эфирного океана, в котором движется материя. Не все физики признали аргументы Эйнштейна, а вот Вильгельм Рейч считал, что эфир обладает волновыми свойствами, то есть вовсе не является статичной средой.

      Не имеет значения, основываемся мы на корпускулярно-волновой теории или прибегаем к более эзотерическим, почти мистическим понятиям, когда рассуждаем об эфире. Слово «эфир» использовал Рейч, да и нам проще использовать этот термин, в достаточной степени известный широкой публике.

      А в конце двадцатого века с помощью Монтаукского кресла и в вашем мире научились материализовывать предметы из эфира. Это были грубые прототипы, но все же, с помощью достаточной концентрации и усилителей катушек Тесла люди смогли создавать предметы из воздуха, так сказать. Мы же здесь используем эту технологию повсеместно.

      – Боже, ты серьезно? Материализация из воздуха? – я недоверчиво изогнула бровь, но все же боязливо сглотнула, потому что в данный момент именно мой скептицизм ни на что не опирался, в отличие от его слов.

      – Конечно. Ты же не думаешь, что такие шедевры архитектуры создавали с помощью долота в руках крепостного крестьянина? – Святослав небрежно кивнул в сторону Исаакиевского собора, к которому мы вышли с Почтамтской улицы.

      Я хотела было что-то сказать, но лишь в шоке открыла рот, уставившись на поистине грандиозное сооружение. Собор выглядел невероятно внушительно – очевидно раньше, или, скорее, в моем мире, в нем была только одна большая эстакада с колоннами на первом этаже, сейчас же их – две. Будто Собор вырос метров на тридцать или все пятьдесят в высоту. Это выглядело просто потрясающе.

      – Ну, не знаю, нам так в музеях говорят… Мол, крепостные крестьяне были приучены работать с мрамором…

      Я осеклась, когда меня прервал звонкий смех нового знакомого.

      – Серьезно? Как ты себе это представляешь? Восемнадцатый век, кони, кареты, как у вас принято считать, мужики в лаптях и стамеска, которой идеальные колонны вытесывают? А потом на своем горбу по узкой лестнице поднимают на колоннаду? Не кажется, что есть несостыковки?

      Я недовольно поджала губы и цокнула, складывая руки на груди. В словах мужчины было зерно истины, но мне совершенно не хотелось это признавать.

      – Откуда ты столько знаешь о нашем мире?

      – Да немного, на самом деле. Так, что говорят, и не больше. Так же как вы про Америку, например.

      Я пустила в кулак смешок, посмотрев на мужчину:

      – А ты не боишься мне вот