Вокруг державного престола. Батюшка царь. Валерия Евгеньевна Карих

или человек, имеющий право мыслить и выбрать?», и этот вопрос также не давал покоя, терзал его пытливый ум, заставляя внутренне бунтовать.

      Единственное, что примиряло его с собой, – была не подвергаемая сомнению любовь к Господу и надежда на прощение, осознание того, что всё, что он делает, нужно Господу. И что тот смиренный отшельнический подвиг, который он сейчас несет, дан ему неспроста. И за это обязательно воздастся…

      – Это все дьявольские искушения. Гони их прочь. Из-за гордыни был повержен дьявол. А теперь этим искушением он и тебя испытывает. Становись на молитву! – сурово сказал Елеазар, выслушав однажды с изумлением взволнованную исповедь Никона, когда тот разбудил его среди ночи. Старец в это время болел, и Никон дежурил возле него.

      Они опустились на колени. После молитв Елеазар, хотя сам болел, напоил Никона горячим сбитнем и с тревогой спросил:

      – Ну что, полегчало тебе?

      – Да, – отвечал Никон. Но в голосе его звучала неуверенность. Он глядел в пол, не смея поднять на старца глаза.

      – Ничего, брат мой. С Божьей помощью все одолеешь. Ты всегда приходи ко мне или же молись, когда сомнения одолевают, – посоветовал Елеазар и подумав, добавил: – Вот и я тоже за тебя помолюсь.

      Через несколько дней Елеазар выздоровел. В один из дней он предложил Никону:

      – Дам тебе урок: переписывать книги в нашей библиотеке. Возьмешься?

      – С радостью, – откликнулся Никон.

      Подружившись со старцем во время его болезни, но больше стремясь убежать от собственного тоскливого одиночества, Никон все чаще захаживал к нему. Оба подолгу беседовали и спорили на разные темы. Порой он мог просто безмолвно сидеть в келье у старца и размышлять, глядя на пылающий огонь, пока Елеазар отдыхал. Ощущение того, что он не один и рядом с ним человек, который относится к нему с отеческой любовью, согревало и успокаивало его.

      Когда старик вставал, Никон ходил за ним по пятам: куда тот – туда и он. Какое дело старец собирался делать, такое подхватывал и Никон. Он чинил его одежду, вырезал деревянные миски и ложки, разжигал печь и готовил скромный ужин. И делал это молчаливо и смиренно, ни в чем не перечил, даже если Елеазар ворчал и за что-то корил его.

      Иной раз Никон так взглядывал на него, что Елеазар только и мог, что перекреститься от удивления: откуда же в человеке столько неистовства и гордыни берется?

      Преподобный не прогонял его. Постепенно он и сам привык к задушевным беседам с Никоном, и все чаще встречал его теплой задушевной улыбкой, считая лучшим своим учеником.

      Просиживая долгими ночными часами в библиотеке и занимаясь переписыванием старинных рукописных богословских книг, Никон внимательно изучал, сопоставлял и находил неизбежные расхождения в толкованиях исторических событий, делая пометки на полях черновых тетрадей. В отдельную тетрадь он выписывал особенно понравившиеся ему изречения древних философов и богословов.

* * *

      В ту самую свою первую и тяжелую для Никона зиму в скиту снег запоздало укрыл задеревеневшую