Варлам Пчела. Николай Вингертер

затягивает ветку или какую мелкую живность, а здесь страдали и умирали от холода, болезней и смертоубийств, случавшихся промеж людей во время распрей. Но со стороны он слышал, что это все пока мелочи в сравнении с тем, что ждет их впереди, когда будут умирать не единицы от болезней или драк, а гибнуть сотни и тысячи. И Варлам, оглядываясь вокруг, не мог, как нормальный человек, несмотря, что был простолюдин, не задавать себе множество вопросов: зачем? для чего? почему все эти человеческие существа, которые, казалось, должны работать, как он, как его пчелы, и созидать, теперь готовились умереть не своей смертью? И неужто на то воля Бога и его проводника на земле – царя?.. Оглядываясь на других участников похода, их утомленные лица, не выражавшие, кажется, ничего, кроме обреченности, до него иной раз долетали обрывки отдельных разговоров, и из них само собой следовало, что жизнь каждого в отдельности человека или всех вместе, никак не зависела от них самих; никто ничего не мог разъяснить о войне, в которую втянуты. В этом, видимо, не было и необходимости. Зачем было таким, как Варлам, обозным людям, либо пешим ратникам из крестьян, которых оторвали от земли и погнали на бойню, было что-то объяснять? Но однажды он все же услышал полкового дьяка, пришедшего за провизией к укладке с запасом проса, сухарей, солонины и лука с чесноком – основного съестного, что везли с собой. Дьяка, похожего на разбойника, хорошо знали, он был служилый разрядного приказа, в его обязанности входило смотреть за другими служилыми, за челядью, а при надобности шептать на них чинам старше. Известен дьяк был и пристрастием к вину и одной истории с ним на этой почве приключившейся. Однажды, изрядно угостившись, он стал садиться на лошадь; вставив ногу в стремя, все никак не мог на нее залезть. Тогда дьяк решил позвать на помощь святого Гавриила – не помог ему Гавриил. Дьяк собрался с силами, натужился, решил призвать на помощь еще и святого Михаила – помогло! Дьяк вскочил в седло да так, что перелетел на другую сторону, грохнулся о землю, и тогда и произнес ставшую знаменитой фразу: «Вот черти… не все же разом!» Однако дьяка боялись и сторонились, умолкали при его появлении, ему же это только и было нужно, потому что спрашивал лишь он, а ему отвечали, или он, болтливый и суетливый как сорока, без умолку трещал и поучал других, как правильно жить. Глаза у него соответствовали: навыкат, наглые и мутные, с поволокой, какие бывают у нетрезвых людей или у баранов, уставших после припуска с овцой.

      Дьяк выпил из поясной оловянной фляжки меду и закусил, потом поправил висевшую через плечо дорогую турецкую саблю с серебряными накладками и заявил, что пришел вовсе не снедать, а имеет важное дело-поручение, которое от великого князя московского и государя всея Руси. После голосом глухим и гнусавым, как треснувший колокол, стал читать остановившимся на привал ратникам и обозникам указ. Варлам услышал, что «государь-царь повелевает своим людям воевать земли литовские за то, что у литвян порядки не такие, какие приняты в Московском государстве; воевать литвян за