Circularis. Игорь Савченко

мой ужин. Официантка отошла, я выпил, но ложку не трогаю. А он на меня смотрит. Ну давай, подходи, что тебе, сирота казанская.. а вообще с ними поосторожней, и будь готов..

      – Сюда сядь.

      – Дело есть, – трезвый по голосу, и, похоже, не отстанет.

      – Ну, что надо? – подсел я к нему за стол, тарелка там осталась.

      – Долго соображаешь.

      – Пошел на хер.. – я поднялся.

      – Сядь. Дело есть.

      – И? – я опять сел, а солянка стынет.

      – Я за тобой.

      – Ну, и че надо? Ты вообще кто?

      – Не важно, – да и к черту спрашивать имя.. того, кого завтра не вспомнишь.

      – Че надо-то?

      – Я по делу.

      – Ну и..? Мы, кстати, знакомы? – под столом я сжимал-разжимал кулак.

      – Ешь. Потом поговорим.

      – А что, можно? Перехотелось.. Так мы знакомы? – ну-ну, вот и пошло, а вроде бы трезвый..

      – Не важно. За тобой я. Бык не знает, что говядина..

      – Что? Сразу говори, что надо, или прекращаем.. Понял?

      – Ешь. Потом..

      – Спасибо, наелся.. Что надо?

      – Я тебя ждал. Послали за тобой.

      – Кто?

      – Так что надо?

      – Пишешь?

      – Что?

      – Не важно..

      – Показания счетчика снимаю. Пойдет?

      – Все?

      – А что, мало? Так каждый месяц пишу.. – наконец оскалился я; что ты пристал, что тебе, да и солянка стынет, есть охота, она ж и хороша тогда, когда горячая, – еще что надо?

      – Не за тоб.. не к вам. Извините..

      – Да ладно, бывает. Да и кто ж в школе стихов не писал.

      Нещадным взглядом брызнул он в мою сторону, быстро-быстро собрался и вышел. Ну и катись.. хорошо, так хоть.. могло бы и.. ну да, гуляй, Вася.. наконец разбил я ложкой тучку сметаны в солянке, зачерпнул. Остыла..

      «..В стираных кармаааанах паспорта и паальцы..

      Все как у люде-э-э-эй..

      Все как у люде-э-э-эй..»

      Рахитичные дети в переходе, едва различимые меж собой патлатые мальчики-девочки, вытягивали неокрепшими голосками за скрипом расстроенной гитары, и шапка с мелочью по кругу.

      <>

      Человеческое существо – приспособленец тот еще.

      Ему привыкать к сиренам тревоги, инстинкт, и, точно загнанный зверь, прячется он в бомбоубежище или по подвалам. Потом – первые тела на улицах, работа артиллерийского расчета. Потом – развороченные тела, останки, части тел станут обыденностью. Потом – человек не прячется. И поднимает голову.

      Сначала – рычащий зверь внутри, грызущий лаз себе наружу, зверь, слюна по оголенным клыкам, пройдет время – щенок, скулящий, медленно притихающий, затихает и щенок, остается одна ноющая боль, и уже не проходит.

      Прозрачный кусок тянется на день, тянется на ночь. Голод не знает ночи. Потом – крошки в кипятке, покуда есть еще кипяток, варится с обоев клей, и ловит по подвалам.. Потом – земля, и землю есть можно. Потом – все.

      Третьим постулатом трескучий