Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

да? О, я умираю от желания взглянуть на Пале-Рояль!

      Донья Крус стояла в другом конце комнаты. Одним прыжком она оказалась рядом с Гонзаго и опустилась на колени на подушку у его ног. Положив обе руки на колено принца и пристально глядя на него, она крайне серьезно осведомилась:

      – В каком туалете я буду?

      – На балах при французском дворе, донья Крус, – объяснил Гонзаго, – есть нечто, что оттеняет и подчеркивает красоту лица куда сильней, чем самый изысканный туалет.

      Донья Крус попыталась угадать.

      – Улыбка? – спросила она, как ребенок, которому задали простенькую загадку.

      – Нет, – ответил Гонзаго.

      – Изящество?

      – И улыбку, и грациозность у вас не отнять, донья Крус, но того, о чем я говорю…

      – У меня нет. Но что же это?

      Гонзаго медлил с ответом, и она нетерпеливо бросила:

      – Вы дадите мне это?

      – Дам, донья Крус.

      – Но что же это такое, чего у меня нет? – настаивала кокетка, одновременно торжествующе глядясь в зеркало.

      Разумеется, зеркало не могло ответить на вопрос вместо Гонзаго.

      Гонзаго произнес:

      – Имя!

      Донья Крус рухнула с вершины ликования. Имя! У нее нет имени! Конечно же, Пале-Рояль – это не Пласа-Санта за Алькасаром. Тут не будешь плясать под баскский бубен в поясе из фальшивых цехинов на талии. Ах, бедная донья Крус! Гонзаго сейчас пообещал ей, но обещания Гонзаго… И потом, как дается имя? Правда, принц, похоже, решил пойти ей навстречу и разрешить ее недоумения.

      – Дорогое дитя, если у вас не будет имени, – заговорил он, – вся моя нежная дружественность к вам окажется бессильной. Ваше имя всего-навсего было потеряно, и я нашел его. У вас славное имя, одно из славнейших во Франции.

      – Правда? – воскликнула девушка.

      – Вы принадлежите к могущественному семейству, – торжественным тоном объявил Гонзаго, – находящемуся в родстве с нашими королями. Ваш отец был герцог.

      – Герцог! – повторила донья Крус. – Вы сказали – был? Значит, он умер?

      Гонзаго наклонил голову.

      – А моя мать?

      Голос бедной девушки задрожал.

      – Ваша мать – принцесса, – ответил Гонзаго.

      – Она жива? – вскричала донья Крус, и сердце ее готово было выскочить из грудной клетки. – Вы сказали: «Она принцесса»! Моя мать жива! Пожалуйста, расскажите мне о ней!

      Гонзаго приложил палец к губам.

      – Не сейчас, – прошептал он.

      Но на донью Крус таинственный вид не действовал. Она схватила обе руки Гонзаго и принялась забрасывать его вопросами.

      – Нет, вы сейчас, прямо сейчас расскажете о моей матери! Боже мой, как я буду ее любить! Она, конечно, очень добрая и очень красивая, да? – И вдруг тон ее изменился, из нетерпеливого стал задумчивым. – Странно, я всегда думала, что так и случится. Какой-то голос постоянно мне нашептывал, что я дочь принцессы.

      Гонзаго с трудом удержался от улыбки.

      «Все они одинаковы», – подумал он.

      – По вечерам,