Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

нас есть еще время.

      – Я не посмела бы попросить вас о том, что вы мне сейчас предложили, но мне бы страшно этого хотелось, – сказала донья Крус. – Но вам нет надобности разузнавать имя этого дворянина и писать в Испанию: я видела свою подружку.

      – Как давно?

      – Совсем недавно.

      – И где же?

      – В Париже.

      – Здесь? – поразился Гонзаго.

      Донья Крус уже ничуть не остерегалась его. Гонзаго все так же улыбался, но несколько побледнел.

      – Господи, да это было в тот день, когда я приехала, – рассказывала простушка, не дожидаясь расспросов. – Когда мы проехали через заставу Сент-Оноре, я принялась ругаться с господином де Перолем, требуя открыть занавески, которые он упорно держал задернутыми. Он не дал мне увидеть Пале-Рояль, и этого я ему никогда не прощу. Заворачивая недалеко отсюда, карета задела за дом. Я услышала, что в комнате в нижнем этаже поют. Господин де Пероль придерживал занавеску рукой, но ему пришлось отдернуть ее, потому что я так ударила его веером по руке, что тот сломался. Я узнала голос, приподняла занавеску. В окне первого этажа я увидела мою милую Аврору, она совсем не изменилась, только стала красивей.

      Гонзаго вытащил из кармана записную книжку.

      – Я вскрикнула, – продолжала рассказ донья Крус. – Кони вновь пустились в галоп. Я хотела выйти из кареты, кричала. О, если бы у меня хватило сил, я задушила бы вашего Пероля!

      – Так вы говорите, – прервал ее Гонзаго, – эта улица находится неподалеку от Пале-Рояля?

      – Совсем рядом.

      – Вы узнали бы ее?

      – Я даже знаю, как она называется, – сообщила донья Крус. – Я первым делом спросила ее название у господина де Пероля.

      – И как же она называется?

      – Певческая улица. Но что вы там пишете, принц?

      Гонзаго действительно что-то нацарапал в записной книжке. Он ответил:

      – То, что необходимо, чтобы вы встретились со своей подругой.

      Радостно зардевшись, донья Крус вскочила, глаза ее сияли от счастья.

      – Вы добры, вы поистине добры, – сказала она.

      Гонзаго закрыл записную книжку на защелку.

      – Дорогое дитя, скоро вы сможете вынести окончательное суждение на этот счет, – промолвил он, – а пока нам придется на несколько минут расстаться. Вы будете участвовать в торжественной церемонии. Не бойтесь выказать свое смущение или тревогу, это естественно, и вас поймут.

      Он встал и взял донью Крус за руку.

      – Через полчаса, самое большое, вы увидите свою мать.

      Донья Крус схватилась за сердце:

      – Что мне ей сказать?

      – Вы не должны ничего скрывать из невзгод, перенесенных вами в детстве, ничего, понимаете? Вы должны говорить только правду, одну только правду.

      Гонзаго приподнял занавес, скрывающий вход в будуар.

      – Пройдите туда, – сказал он.

      – Я буду молить Бога за свою матушку, – прошептала донья Крус.

      – Молитесь, донья Крус, молитесь. Это торжественнейший час в вашей жизни.

      Гонзаго поцеловал