Живой Есенин. Антология

кроет имажинистов. Я даже не думал, что мы здесь в такой моде.

      40

      В дни отсутствия Есенина я познакомился в шершеневичской книжной лавочке с актрисой Камерного театра – Анной Никритиной (в будущем моей женой).

      Как-то в мягкую апрельскую ночь мы сидели у Каменного моста. Купол Храма Христа плыл по темной воде Москвы-реки, как огромная золотая лодка. Тараща глазищами и шипя шинами, проносились по мосту редкие автомобили. Волны били свое холодное стеклянное тело о камень.

      Хотелось говорить о необычном и необычными словами.

      Я поднял камень и бросил в реку, в отражение купола храма.

      Золотая лодка брызнула искрами, сверкающей щепой и черными щелями.

      – Смотрите!

      По реке вновь плыло твердое и ровное золото. А о булыжнике, рассекшем его, не было памяти и следа.

      Я говорил о дружбе, сравнивая ее с тенью собора в реке, и о женщинах, которые у нас были, подобных камню.

      Потом завязал узел на платке, окунул конец в воду, мокрым затянул еще и, подавая Никритиной, сказал:

      – Теперь попробуйте… развяжите…

      Она подняла на меня глаза.

      – Зачем?

      – Будто каменным стал узел… вот и дружба наша с Есениным такая же…

      И заговорил о годах радостей общих и печалей, надежд и разуверений. Она улыбнулась:

      – В рифму и ямбом у вас, пожалуй, лучше получится.

      И мне самому стало немножко смешно и неловко от слов, расхаживающих по-индючьи важно.

      Мы разошлись с Есениным несколькими годами позже. Но теперь я знаю, что это случилось не в двадцать четвертом году, после возвращения его из-за границы, а гораздо раньше. Может быть, даже в лавочке Шершеневича, когда впервые я увидел Никритину. А может быть, в ту ночь, когда мне захотелось говорить о дружбе необычными словами.

      41

      Задымились серебряной пылью мостовые. По нашему Богословскому ходит ветхий седенький дворник, похожий на коненковского деревянного «старенького старичка». Будто не ноги передвигает он, а толстые, березовые, низко подрубленные пни. В руках у дворника маленькая зеленая леечка. Из нее он поливает дымящиеся пылью булыжники. Двигается медленно, медленно склоняет узкую шею лейки, а та, нехотя, фыркает на горячий камень светлыми малюсенькими брызгами.

      Когда-то «старенький старичок» был садовником и поливал из зеленой леечки нежные розовые левкои.

      Тогда нужен был он, его леечка и цветы, пахнущие хорошим французским мылом.

      А булыжники, которые он поливает, начинают дымиться наново раньше, чем он дойдет до конца своей мостовой, длиной в десяток сажен.

      Я с Никритиной возвращался с бегов.

      Как по клавишам рояля, били по камню подковы рысака. Никритина еще ни разу не была у нас в доме. Я долго уговаривал, просил, соблазнял необыкновенным кулинарным искусством Эмилии.

      А когда она согласилась, одним легким духом взбежал три этажа и вонзил палец в звонок. Вонзив же, забыл вытащить. Обалдевший звонок горланил так же громко, как мое сердце.

      Когда