Оболганный император. Вера Тумасова

Божьему не прониклась, оставшись в душе лютеранкой) „Хотя по некоторымъ двора интригамъ, – разсказывал Платон, – онъ отводимъ былъ, чтобъ ему не быть учителемъ у принцессы, но и нехотя принуждены были къ тому его определить. Ибо мать принцессы, какъ она сама Платону сказывала, требовала отъ Императрицы, чтобы её дочери никто учителемъ определенъ не былъ, кроме Платона, ибо, какъ она же ему сказывала, что она читала на немецкомъ языке сочиненную имъ богословию, которая ей очень понравилась, да и принцъ-де Генрихъ¹⁰¹, въ проезде её черезъ Пруссию, его же въ учители ея дочери рекомендовалъ. И такъ и сию должность надлежало ему принять на себя; и хотя онъ отъ нея отрицался, но уже въ тому преклоненъ просьбою. Объяснялъ и истолковалъ Платонъ новой принцессе учения нашея православныя веры, и нашелъ ее к тому благорасположенною. Ибо бывъ воспитана съ просвещениемъ и довольнымъ знаниемъ христианскаго закона, не находила препятствиемъ, малыя некоторые различия, стать членомъ нашей церкви". [14]

      Шильдер, ссылаясь на Ассебурга, отмечал ум, сосредоточенность в самой себе, обходительность нрава и холодность принцессы Вильгельмины.

      После Царского Села, двор переехал в Петергоф, откуда 10 (21) августа, прибыл в Петербург. Царскосельские сады очень понравились ландграфине, но из-за сырого воздуха Петергофа, все гости переболели. Екатерина, и во время их пребывания не изменила своего обычного распорядка дня. В семь часов утра она прогуливалась по саду, после 8 часов пила кофе в одной из садовых беседок или в зале около Царскосельского озера, где собирались все приближенные, и в 9 часов удалялась для занятий. После полудня все собирались в столовой, куда приходила и Екатерина, и в час садились обедать. Затем общество вновь собиралось в 6 часов, – при хорошей погоде гуляли или забавлялись самыми разнообразными играми. День заканчивался ужином в 10 часов вечера. Концерты разнообразили удовольствия. Публичные маскарады, данные в Петергофе 29 июня (10 июля) и 14 (25) июля, были очень многолюдны. Не забыты были и военные зрелища: гостям показали смотр войск Красносельского лагеря, примерное взятие крепости на Выборгской стороне, кончившееся прекрасным фейерверком и спуском корабля.

      В Петербурге ландграфиня осмотрела Петропавловский собор, академию наук и художеств, шпалерную мануфактуру и любимое учреждение Екатерины – Смольный монастырь. Понравился ландграфине и личный состав двора, в котором она отметила изысканную вежливость и массу бриллиантов, как на дамах, так и у мужчин. Из придворных дам, она упоминала о графине Брюс – жене графа И. Г. Чернышёва, о жене князя Ивана Барятинского, урожденной принцессе Голштейн-Бек и о жене его брата Фёдора, как о красивых женщинах. Жена камергера Балка, урожденная графиня Шереметева, имела прекрасную наружность, которая привела бы в отчаяние всех женщин. Старая графиня Румянцева (мать графини Брюс), не покидавшая, не смотря на преклонные годы, двора, была превосходнейшей женщиной, а её невестка, жена фельдмаршала, особенно полюбилась ландграфине. Она была, по её словам,