Мертвый невод Егора Лисицы. Лиза Лосева

он не видал? – Она, не слушая мужа, продолжала: – Беда с ним! Ведь приходится пару обуви покупать! А был бы на селе еще такой калека – вскладчину дешевле.

      – Ну, бригадир, – оборвал ее Данила. – А куда деваться?

      Как объяснил мне Турщ, артель, которую устраивали в Ряженом, имела сходство с парижскими коммунами. Имущество объединялось. А полученные от продажи рыбы деньги шли на общий счет и расходы. Рыбаков ставили в бригады по десять-двенадцать человек.

      – Что, идут неохотно?

      – Чего ж хотеть, когда, говорят, теперя все общее? Откуда ж моя лодка общая, когда ее мой отец строил?

      Выпал удобный случай расспросить о нападениях на артель и порче сетей, но отвечал он неохотно, односложно. Мелькнула было мысль упомянуть Турща, что он, мол, обещал содействие артельных. Но ясно было, что здесь найдет, пожалуй, коса на камень.

      – Рыбы тут много? Хватает? – я перевел на личное.

      – Э, счас уж не то! Меньше стало. Раньше весло в рыбе застревало. По весне сбивали по-грязному икру со щуки, а то с сулы, с чикомаса[23]. Теперь – вот она выручает, – он подвинул мелкую рыбку в газете. – Таранька. Полузгай, она как подсолнухи. Только солоно. Бывает, когда разлив, так ею держимся. Кандер[24] на ей сварить, или в печку опять же можно заместо дров или ежели сырое все.

      Гирлянды сухой рыбы висели под самой крышей.

      – Дымит, верно, отчаянно?

      – Известно, зато нечисть отпугивает. А и мышей. – Марина присела к столу. Тонкие смуглые пальцы ловко очищали мелкую рыбку.

      Отхлебывая чай, я проглядывал сделанные за день заметки.

      – Хочу еще раз на Гадючьем куте осмотреться.

      – Это где нашли ее? – Хозяйка с любопытством наблюдала за тем, как я разбирал бумаги. Потянулась за наброском – берег, нос лодки.

      Лодочник громыхнул стаканами, встал.

      – Вы ее хорошо знали?

      – К нам она касательств не имела. Разве только при учете рыбы… Спектаклю придумала в клубе, книжки носила. – Лодочник подвинул жену плечом, кивнул ей на посуду.

      – Вы вот пишете да малюете. – Марина стряхивала крошки со стола, заворачивала рыбу. – Справно вам?

      – Вполне.

      – Может, свечку надо?

      – Спасибо, я взял в лавке свечи и спички. – Я вспомнил, что хотел спросить. – Зачем в комнате зеркало над самой дверью? Высоко, лица не видать.

      – Так это ж не для людей. Это для ангела-хранителя, – хозяйка удивилась вопросу. – А Австрияк, как вы, тоже малюет. И Любе, что там надо, все помогал. Он каплюненник, пьяница, – пояснила Марина. – Но добрый. Что попросишь – делает. Ох и страшный только, – она смешливо скривилась, – рожу мыши сгрызли.

      – Вы же здешние места хорошо знаете. Как Люба могла на куту оказаться? – спросил я хозяина.

      – А! Бис ее разберет. Там сейчас редко ходят. Пока казачья вода[25] была, холодная, море было чистое. А багмут задул, русская вода пошла и уже – багрецовая. Ну, рыбаки сети ставят сторонкой. Рази только с ерика, когда в море идут, так мимо. Да и об эту пору там много змей.

      Лодочник говорил

23

Чикомас – местечковое название окуня.

24

Кандер – густой суп с пшеном, заправленный салом, маслом или сваренный на сухой рыбе.

25

Холодная казачья вода от таяния снегов – в марте. После вода теплее – с ней приходят туманы. – Прим. автора.