Мертвый невод Егора Лисицы. Лиза Лосева

вам это? – Турщ дернул за руку, махнул в глубь крыльца. – Баста! Сделано дело. Диагноз окончательный.

      – На подробности вам плевать? – я злился и не скрывал этого. – Любовь Рудина сделала аборт незадолго до смерти. Ее, очевидно, преследовали, испугали! Возможно, отец ребенка? Не станете искать? И тот, кто переместил тело, тоже пусть гуляет?

      Турщ помолчал, похлопал по карманам, но папиросы не достал.

      – С этим мы сами решим. Руководству я предоставлю отчет по вашей работе. А вы – можете ехать.

      Мне довольно сильно наскучило, что все распоряжаются мною. Ответил резче, чем собирался:

      – Я, товарищ Турщ, назначен сюда моим начальством. Разобраться досконально. Смерть – явление социально-правовое, – я ввернул фразу из какой-то давно читанной брошюрки. – И как вы прикажете мне добираться до Ростова? Разлив.

      – Ладно, воля ваша. Оставайтесь. Пойдете вечером к фельдшеру? Верно, он уже звал?

      – Нет. А вы ходите?

      – Не приглашают, – отрезал он и спросил, можно ли дать добро забирать тело. Я попросил час, чтобы привести все в порядок.

      Постоял на крыльце – тяжелый солоноватый ветер остужал лицо – и вернулся в прозекторскую.

* * *

      После мороси улицы сухость и тепло комнаты навалились как одеяло. Я прислонился к стене, подумывая, не посидеть ли хоть немного, но времени не было. Растерев лицо руками, чтобы собрать мысли, стал зашивать.

      Услышав, как скрипнула дверь, поглядел на часы, – оказалось, что провозился я довольно долго. В щели заблестел глаз, дверь открылась пошире, выкатилась уверенная плотная тень.

      – Иди, дай нам заняться.

      Тень стала женщиной. Приземистой, круглой как луна. Говорила она, как многие тут, мешая русские слова с диалектными, смягчая согласные, – я с трудом поспевал за ее речью.

      – Голошейка ее иде? – И добавила, увидев, что я не уловил сути: – Рубашка? Бабы шили, штоп иголка шла фпирет, на жывую нитку – это штоп дорога ей была итить на тот свет.

      Из ее бормотания стало ясно, что она местная повитуха, а при случае и плакальщица, или, как она сказала о себе, «ахалыцица», – и добавила, охая:

      – Распотрошил девку, словно таранку, тут сподмочь надо.

      И хотя я молчал, помогая ей, бабка и имя свое назвала – Терпилиха. Она продолжала говорить низким шепотом, как будто мы могли кого-то разбудить.

      – Ты не думай, мне и пятиалтынного не дадут, и не надо. Это фсе для нее, – кивнула в сторону тела девушки. – Жалку́ю ее.

      – Вы ее знали?

      – Я-то? Знала али нет, мне фсе – едино. Мне сила дана сподмогать. Я фсе ить могу. Кости умею лячить, заговор на Антонов агонь[15] знаю – против гнетучки[16]. Могу выливать переполох[17]. Жабу дубоглот[18] сведу, а то и дурну болеснь[19] могу. Ну, уж есля покойник, то зафсегда меня зовут.

      – Если жалеете, может, знаете, кто хотел ее обидеть?

      Терпилиха нагнулась с усилием, потащила таз из-под стола. Я достал, отдал ей.

      – Ты тута наброд. Долго ехал, а – зазря! Змей губит, змей крутит… Как он ее, жалочку, в саван-то красный скрутил! Так-то он к жалмеркам ходит.

15

Антонов огонь – гангрена (местный диалект).

16

Гнетучка – лихорадка (местный диалект).

17

Выливать переполох – лечить от испуга (местный диалект).

18

Жаба дубоглот – ангина (местный диалект).

19

Дурная болезнь – сифилис (местный диалект).